– Ты сегодня как зола – чёрный и несловоохотливый, – проворчал Вэй, перекладывая уголь в корзины.
– Жрец снова приходил. Говорит, я виноват в засухе.
Старик остановился, выпрямив спину с хрустом. Его глаза, белесые от катаракты, изучали мальчика.
– И что ты ему сказал?
– Ничего. Он… он прав.
Вэй неожиданно рассмеялся, обнажив три оставшихся зуба.
– Идиот старый. И ты тоже. – Он швырнул в Агниша куском угля. Мальчик поймал его на лету. – Ты думаешь, если бы у тебя была сила вызывать засуху, ты бы тут со мной копался?
Агниш перекатывал уголь в ладони. Чёрная пыль покрывала его пальцы, забивалась под ногти.
– А что если…
– Заткнись и работай, – оборвал его Вэй. – Сегодня уголь нужен кузнецу. Без него мы все передохнем с голоду.
Они работали молча, пока солнце не поднялось высоко и не стало бить прямо в макушку. Пот градом катился по спине Агниша, оставляя белые дорожки на закопчённой коже.
Вдруг старик остановился и ткнул костылем в землю.
– Слышишь?
Агниш прислушался. Из-под земли доносился странный звук – будто где-то глубоко журчала вода.
– Это…
– Подземный ручей, – кивнул Вэй. – Всю жизнь здесь работаю – знаю каждую жилку. Он прищурился на мальчика. – А ты? Ты слышишь?
Агниш закрыл глаза. И вдруг…
Он увидел.
Не глазами, а чем-то внутри. Тонкую синюю нить, бегущую глубоко под землёй. Холодную. Живую.
– Я…
– Молчи, – резко оборвал его Вэй. – Никому не говори. Особенно жрецу.
Старик наклонился и поднял с земли кусок угля необычного вида – он был легче остальных и на солнце отливал синевой.
– Возьми. Спрячь.
Агниш взял уголь и вдруг почувствовал странную вибрацию – будто внутри него что-то отозвалось.
– Что это?
– Память, – ответил Вэй, поворачиваясь спиной. – Память дерева о том времени, когда земля была зелёной, а небо – мокрым.
И пока Агниш сжимал в руке этот странный уголь, знак на его ладони начал пульсировать – слабо, почти незаметно.
Как далёкий отголосок дождя.
Сынок огня
Агниш тащил корзину с углем по пыльной деревенской улице, когда услышал за спиной хихиканье. Он не обернулся – знал, что это за звук.
– Эй, Сынок огня! – донесся голос. – Опять весь чёрный, как твоя мамаша после той ночи?
Корзина стала вдруг тяжелее. Агниш стиснул пальцы на ручках так, что суставы побелели. Он продолжал идти, делая вид, что не слышит.
– Ой, смотрите, он как угольный чертик! – другой голос, выше, визгливее.
Камень ударил Агниша по лопатке, но он лишь вздрогнул и поправил корзину.
– Может, плюнешь в костёр, чтобы угольки не скучали?
Тень перебежала ему дорогу. Перед ним встал Лонг – сын мельника, самый рослый из деревенских мальчишек. Его жирные пальцы сжимали свежий каравай – белый, пышный, с хрустящей корочкой.
– Хочешь? – Лонг поднес хлеб к самому носу Агниша. – Только сначала скажи, какого это – рождаться в огне?
Запах свежего хлеба ударил в ноздри. Живот Агниша предательски заурчал.
– Отстань.
– Ой, Сынок огня заговорил! – Лонг фыркнул и откусил кусок, медленно пережевывая. Крошки падали на землю. – А правда, что твоя мать…
Агниш бросил корзину.
Он не помнил, как оказался на Лонге. Только ощущение горячих щек и кулаков, бьющих по чему-то мягкому. Где-то рядом кричали. Хлеб валялся в пыли.
– Держи его!
Чьи-то руки схватили Агниша за плечи, оттащили. Лонг поднимался с земли, вытирая разбитую губу.
– Ведьмино отродье! – он плюнул кровавой слюной прямо Агнишу в лицо.
Слюна попала на щёку. Было тепло. Липко.
