— Да отвалишь ты от меня когда-нибудь или нет?! — кричу, пытаясь привлечь внимание своей галлюцинации. — Пошла вон отсюда, дура!
Она оборачивается в мою сторону, а меня уже привычно передёргивает от её вида. Сколько бы ни настраивала себя, что мне её бояться незачем, а каждый раз вздрагиваю от жуткого зрелища.
— Я сказала, пошла вон. — рычу и тянусь к полотенцу. Быстро складываю его трубочкой и замахиваюсь на сталкершу. — Брысь, кому говорю! — бью наотмашь, но попадаю по корпусу. Только это иллюзия. Полотенце не встречает никакой преграды, потому что это игра моего больного воображения. — Убирайся!
Она наконец-то начинает двигаться. Появляется передо мной и как бы перетекает к порогу, вызывая на моей коже покалывания и онемение.
— Боженька, дай мне сил. — шепчу, оставшись в ванной в гордом одиночестве.
Кое-как привожу себя в порядок и заканчиваю с утренними процедурами. К моменту, когда я готовлю себе кофе и звоню Наташке, которая обещала меня сегодня самолично отвезти в больницу, мой дом пустеет от всякой нечисти.
***
— Ну? Как? — выхожу из ординаторской с кипой справок и довольно улыбаюсь Борисовой.
Вместо ответа, отставляю ногу, с которой сняли фиксатор и на которую я уже натянула второй кроссовок.
— Ты номер-то для меня взяла? Что ты хвастаешься? Мы и так сюда за этим ехали. — закатывает глаза Натаха, злобно зыркнув на приободрённую меня.
— Взяла. — обиженно выдыхаю, покрутив костылём в руках. — Идём, возьмём в аппарате кофе, да я сложу все бумаги в сумку.
Иду к выходу из отделения очень медленно и осторожно. Непривычно ещё. Боязливо даже ступать как-то на полную стопу.
Наташка бросается следом, воркуя как соловушка:
— Я тебя обожаю.
— Я тебе говорю, Андрей Леонидович женат. Вот увидишь, он тебя отошьёт, как только ты ему напишешь или позвонишь. Ещё и меня подставишь. — пытаюсь достучаться до благоразумия подруги, но всё тщетно.
— Это всё твои домыслы. Кольца ведь нет, а паспорта ты его не видела. — гнёт свою линию ещё одна ненормальная.
— Ага. Наверное, он сам себе униформу стирает, рубашки гладит и биточки лопает из контейнера тоже — собственноручно приготовленные. О нём явно какая-то женщина заботится, Натах. Не обольщайся.
— Ты на чьей вообще стороне? — возмущённо пыхтит за моей спиной.
— На стороне справедливости.
Улыбаюсь и пристраиваюсь за девушкой, которая ждёт порцию кофе из аппарата. Не тратя времени, тянусь к сумке, которую отдала Наташке, и начинаю упаковываться.
— Да, всё хорошо. Вечером уже пообещали перевести из реанимации. — невольно прислушиваюсь к телефонному разговору незнакомого мне человека. — Я сейчас ещё попробую к нему прорваться. В любом случае листовки раздам как и договаривались. Не переживай, мам. Всё будет хорошо. Ты, главное, отдохни, поспи хоть немного. Я прошу тебя, не надо возвращаться в больницу.
Понимаю, что девушка напрочь забыла о кофе и здорово нас задерживает. Мне неловко просить её поторопиться, потому что там явно какая-то семейная радость и чудо, кто-то пришёл в себя, следовательно, выжил, а тут я со своими замечаниями.
Осторожно кашляю в кулачок, на что девушка передо мной испуганно оглядывается:
— Ой! Простите, я… Мам, я перезвоню. — говорит уже в телефон. — Извините. Минутку.
Она убирает телефон в карман и забирает картонный стаканчик из аппарата. Не уходит. Привстаёт на носочки и забирает стопку каких-то бумаг сверху, послав мне извиняющийся взгляд.
