но нас приговорили
пожизненно к нему.
* * *
Кто алкаша гегемоном нарёк,
тот был не склонен на шутки:
прёт этот алчущий водки народ,
жаждут отравы желудки.
Катит в пивнушку кочующий сель,
речка, где водка, не близко,
и берега у неё не кисель —
пробки, стаканы, огрызки.
Ни одного не увидеть лица,
это – как хлоркой по коже,
это – наверно, начало конца,
Ленин ошибся, похоже.
И не подумал, витийствуя, он
о вероятности риска…
Славься ж во веки веков, гегемон,
славься отныне и присно!
* * *
Там память дома хранят и старые тополя,
там тень моя без меня выписывает кренделя.
Но жизнь у меня вразнос, другой, к сожаленью, нет,
и мы с ним стареем врозь, но с разницей в триста лет.
И нечем огонь зажечь, никто не поможет мне.
И только разлита желчь
заката в моем окне.
* * *
Свет фонарный оплыл, опух,
и порхает, как в сладком сне,
словно белый лебяжий пух,
очищающий душу снег.
Жизнь мелькнула, точно болид.
Я забыл, кто мой враг, кто друг,
потому что душа болит,
когда стены сомкнулись в круг.
Когда чёрный окреп минор,
не спасёт никакой ремонт,
когда всё вокруг замело
до скончания всех времён.
* * *
Бездомным псом, что ищет, где приткнуться,
мечусь по миру в поисках тепла,
и пухнет льдом фарфоровое блюдце
на скатерти небесного стола.
Нет у меня ни дома, ни пожиток,
ни курева, и затупился меч.
Как этот снег, летящий с неба, жидок
мой вид на сбычу самых нищих мечт.
И, словно пулемёты в капонире,
беда метелью целится в меня.
И нет тепла, и нет покоя в мире,
покуда всё растет её броня.
* * *
Развернуло дороги рулон
это таксомоторное дерби,
и попал я в бандитский район.
Занесёт же нелёгкая в дебри!
Я ни с кем здесь не ворковал.
Унести бы подальше мне ноги.
Этот длинный безмолвный квартал
привечает, похоже, не многих.
Не услышит, убьют здесь кого
и кому здесь карманы обшарят.
Темнота. И далёкий огонь
то ли красной луны, то ль пожара.
Детективный почти сериал,
и так близко до самого края:
я здесь ориентир потерял
и себя понемногу теряю.
Как валун ледниковый, замшел,
наступаю на те же я грабли.
Но меня не ограбить уже,
потому что до нитки ограблен.
Я иду, поседевший брюнет, —
быстро молодость так пролетела.
И не то что бумажника нет —
просто вынули душу из тела.
И несется в беспамятство день,
оплеуху давая с размаха.
Я иду. Я всего только тень,
только эхо вчерашнего страха.
