Петр и Феврония. Наша главная история любви - страница 4

…А вскоре и трасса пришла в движение. Затрубили фуры, запищали вразнобой автомобили ретивых дачников… и вот она – свобода! Мы снова несемся вперед, оставив позади коварный переезд и дорожных рабочих, менявших покрытие на подъезде к Петушкам. Мелькают деревушки. Справа – большой собор, слева – маленькая церквушка, а впереди еще поблескивают купола с крестами, – и все они как будто благословляют в путь. А он и в самом деле становится легче. Жара спала, небо немного подразнило дождевыми облаками – кто кого: мы дождь или он нас? Ха, дождик остался позади! Когда от Владимирского шоссе наконец-то откалывается двухполоска после указателя «Муром», нервозность проходит. Как ни странно. А что тут странного? Машин там действительно на порядок меньше, а еще… вдруг пахнуло в лицо чем-то безвременным, настоящим. Вот только вожделенных Муромских лесов, тех, что из песен и легенд, вдоль дороги почему-то не наблюдается. Где дубы-великаны, где непролазные дремучие дебри? Относительно молодые посадки похожи на бутафорию, прикрывающую проплешины, на которых ничего не растет – то ли не взошло, то ли не посеяно, – разве что ромашки вперемежку с цикорием облюбовали редкие песчаники.

«На Муромской дороге стояли три сосны...» М-да… Не больше трех. На Муромской дороге сосны соседствуют с березами, но и тех и других не густо. Негде тут разгуляться удалому Кудеяру-атаману. Уж не говоря о Соловье-разбойнике… Право слово, отъездились «с товарами ровными парами» купцы этим самым Муромским лесом, где их «стопорили» удалые молодцы... А уж про дубы, что с корнем выворачивал Илья Муромец, и говорить не приходится. Почерневшие деревянные домики с резными наличниками кособочатся, и кажется, что они врастают в землю. Они напоминают старушек-нищенок с почерневшими жилистыми руками и морщинистыми землистыми лицами, что в прошлом, надо думать, были девки хоть куда. А ведь кто-то когда-то с молитвой и любовью вырезал от щедрот Муромских лесов эти самые наличники и ставенки, ныне прикрывающие мертвые глазницы окон. Мимо по встречной полосе проносятся фуры, груженные останками тех легендарных лесов... Куда они? В Китай? А может, все наоборот, это к нам из-за границы древесину везут, – кто их там разберет… «Древесина» – слово какое-то неживое, звучит, будто «человечина». «Порубили все дубы на гробы», как пел Высоцкий.

Любовь, любовь… Вот вертится в голове это слово, и становится не по себе, когда оглядываешься по сторонам. Кажется, эту землю покинула любовь, и оттого она облезла, облиняла, осиротела. А когда-то именно в этих краях родилась самая известная история о любви, самая животворная. И, быть может, именно поэтому «Муром в древности славился дремучими лесами и богатырями», как писал местный краевед Владимир Иванович Пехов в начале прошлого века, что в те стародавние времена в нем все дышало любовью: богатыря – к родной земле, природы и человека – к Богу. Но с той поры, похоже, много воды утекло. И не только в Оке.