— Эй ты! Как тебя? — слышно как стучит по клетке Огнев. — Заткнись, а?
Бесполезно. Но пусть пробует. Некогда будет подглядывать, если появится такой соблазн.
— Ве-е-етер плачет за о-о-окном!..
— Да блин! Птица!
— Покорми его, — бросаю, проходя мимо кухни.
— У него полно еды! — возмущается Паша.
Наивный.
Ладно, подскажу. Яшкин вокал способен извести даже тараканов. Что-то среднее между кудахтаньем и хором в психушке...
— Возьми в коробочке на столе цукаты. Только без фанатизма, может с пальцем отхватить.
Ну всё. Инструкции вроде оставила, моя совесть чиста. А тело ещё нет и рискует остаться без водных процедур, если не потороплюсь.
Зонта ожидаемо не видать. Вместо него, на крючке висит большой отрезок прозрачной клеёнки. Как говаривала бабушка — наши ветра легко ломают спицы. На ноги обуваю калоши и выхожу в ненастье.
Огнев не соврал. Жара в парилке ядерная! Долго не засиживаюсь ещё и потому что время позднее. Человек такую услугу оказал, хоть и встретились по-дурацки. Но разве у нас бывает иначе?
А ещё Галчонком меня никто не называл. Приятно так…
Дождь льёт как из ведра. Выбирая одежду, я не учла одного: сорочка-то белоснежная, забрызгаю по лужам, жалко. Цепляю клеёнку к голове невидимками на манер фаты. Обратно возвращаюсь по растущему через дорогу клеверу, чинно придерживая свёрток с грязной одеждой. Эпичная как призрак.
Глаза довольно быстро привыкают к темноте и женскую фигуру, идущую навстречу вдоль забора Огневых, я замечаю первая. Гремит гром, сверкает молния. Я, наконец, могу детальней рассмотреть вторую ненормальную, что вышла погулять в такую бурю.
Особа, надо сказать, занимательная. Такая… слегка бодипозитивная, в блестящем красном платье, кожанке и рыбацких сапогах. Зато с пропорциями её бюста может соперничать разве что Машка-фитоняшка и русая коса, толщиной с мою руку.
Растерянно таращимся друг на друга. Я на неё. Она — на меня.
Я вспоминаю, что в деревне с каждым принято здороваться. И открываю рот…
Вдруг гремит так, будто небо раскалывается. Молния с треском бьёт до самой земли.
Девица лупит на меня глаза по пять копеек.
— Далеко собралась? — пытаюсь улыбнуться и предложить переждать у меня непогоду.
Она жмётся к забору.
И как начнёт трясти зонтом, осеняя себя крестным знаменем, как завопит:
— Чур меня, нечисть!
А я, между прочим, крещённая и даже уже умытая. Обидно. Особенно когда эта блаженная очень метко запускает в меня корзинкой с пирожками.
С вишней… — разглядываю вывалившуюся у моих ног начинку. А когда поднимаю глаза, она уже со всех ног припускает к дому Огнева, вопя и зовя на помощь.
— Паша! Да где ты?! Па-а-аша! — голосит во всю мощь лёгких, переходя в завывания. — Павлуша, открывай, миленький! Она меня щас сожрёт!
Степень моего офигевания не передать словами.
Нормально устроился. Нет, ну а что? Пока одна ему сдобу ещё горячую в ливень приносит, «миленький», значит, мне вдуть не против.
Трахай его только не словами. Ещё и борщ наваристый подай! Типичный мужик. Ёбарь-террорист.
Вот это я удачно вышла. А то чуть не поплыла. Глаза у него… реснички… кубики…
Совести только нет!
Галчонком он меня назвал! Нашла кого слушать! Пока я тут уши развесила, он небось уже до трусов разделся и на кровати разлёгся. Благодарности ждёт.
Но как я не обзываю его мысленно последними словами, взгляд этот васильковый из головы не идёт. Красивый зараза. Жаль, что тоже кобель.
