Остальные дети притихли, образовали круг. Всем стало интересно – как поведет себя княжич в настоящем мужском деле.
Василько глянул на окна терема – не видит ли нянька Домна? Потом посмотрел на Митьку. Тот стоял, засунув руки за пояс, ухмылялся добродушно, но вызывающе.
– Ну что? Станем? – подначивал Митька. – Или к мамке побежишь?
Это уже было слишком. Василько сбросил шапку, развязал пояс с ножиком, передал слуге.
– Становлюсь!
Сошлись на утоптанном пятачке посреди двора. Митька был выше головой, плечи шире, руки длиннее. Опыта больше – это сразу видно по тому, как держится, как ставит ноги.
– Я Митька, – пыхтел он, хватая Василька за плечи. – Боярина Творимирича сын. А ты хоть и князь, а слабак!
Первый толчок – Василько ловко увернулся, проскользнул в сторону. В глазах зрителей мелькнуло удивление – не ожидали от княжича такой прыти.
Второй захват – тут уж не увернешься. Митька схватил крепко, потянул на себя. Василько попытался сопротивляться, упереться, но силы не хватило. Полетел в снег, увлекая за собой противника.
Покатились, барахтаясь. Снег набился за шиворот, в рукава, в уши. Василько отчаянно пинался, вырывался, пыхтел от натуги. Сердце колотилось, дыхание сбилось. Но Митька был сильнее – опыт скачется каждый день с братьями.
– Кто кого? – кричали мальчишки. – Давай, Митька! Держи, княжич!
Наконец Митька навалился сверху всем весом, прижал Василька к снегу. Колени по бокам, руки держат плечи.
– Сдавайся! – пыхтел он.
Василько лежал, уставившись в серое зимнее небо. Снежинки садились на лицо, таяли. Хотелось выть – не от боли, от унижения. Проиграл! Князь, а проиграл боярскому сыну!
Где-то в голове зазвучал мамин голос: «Князь не плачет при людях, Василек. Что бы ни случилось – не плачь при людях. Можешь потом, в подушку, но не при людях».
– Не сдамся! – прохрипел он сквозь стиснутые зубы.
Митька удивленно посмотрел на него. Ожидал, что княжич сейчас заревет, позовет слуг, пригрозит отцом. А этот лежит, как маленький волчонок, – побежденный, но не сломленный.
– Ладно, – сказал Митька, отпуская его. – Хватит.
Встали, отряхнулись от снега. Василько молчал, только тяжело дышал. Слезы стояли в глазах, но не лились. Губы поджаты, кулачки сжаты.
Митька вдруг почувствовал неловкость. Победил, а радости нет. Княжич держался так… по-мужски.
– Ты это… не дуйся, – сказал он неуверенно. – Ты для первого раза хорошо боролся. Серьезно. Не ожидал.
Василько поднял глаза – серо-голубые, еще влажные, но уже не детские. В них было что-то новое – горечь поражения и… благодарность? За честную схватку? За то, что не добивал?
– Я-то каждый день с братьями тренируюсь, – продолжал Митька. – У меня их трое – все старше. Хочешь, научу?
Василько молча кивнул. Короткий кивок, но в нем было столько достоинства, что мальчишки вокруг притихли.
Старый гридь Фрол, наблюдавший издалека, тихо сказал товарищу:
– Вот оно… А князь-то, гляди… с сердцем. И духом.
– То-то, – кивнул тот. – В деда пошел. Всеволод Большое Гнездо тоже побеждать не всегда умел. Зато терпеть и не сдаваться – это у них в роду.
Митька снял свою вязаную шапку, протянул Васильку:
– На, примерь. Как знак… ну, признания. Ты мужик, княжич.
Василько взял шапку, надел. Велика была, съехала на глаза. И вдруг засмеялся – впервые за всю схватку. Не как княжич смеялся, а как обычный мальчишка – звонко, от души.
– Дурацкая шапка, – фыркнул он.
