Иду, старательно прислушиваясь, не зацокают ли копыта, не разнесётся ли по полям командный клич стражников. Вокруг спокойно. Слишком спокойно. Мысли невольно откатываются назад, к тому, как я бежала сквозь затхлый мокрый воздух тоннеля, а в спину ударил страшный, предсмертный вой, и после этого голос неведомого спасителя стих.
Кто мне помог?
Зачем?
Его ли захлёбывающийся вой я слышала в темноте?
Не было ли моим долгом помочь спасителю?
Сомнения, вопросы – это всё лишнее, когда главная цель – добраться до дома и спасти родных от гнева Императора или его сына.
Иду.
С каждой минутой воздух становится горячее. Сладковатый запах виноградных листьев пьянит. Ноги тяжелеют, но я упорно иду вперёд.
Надеюсь, преследователи уверены, что я до сих пор в столице.
Надеюсь, хватит сил дойти до постоялого двора.
Иду.
Иду.
Волочу ноги.
Во рту сухо.
Язык распухает от жажды.
К потной коже липнет пыльца.
Иду.
Должна двигаться.
Перед глазами плывёт.
«Двигайся, двигайся… вперёд».
Мешочек с деньгами, привешенный на шнурке между грудями, тянет к земле, точно глыба.
Больше всего на свете хочется свалиться под куст и дать отдых гудящим ногам, но понимаю, стоит сесть – усну. Не хватит сил подняться.
И я бреду, запинаясь о сорняки и отростки лоз.
Пот стекает по вискам и спине, жжёт подмышками.
Бреду, зажмурившись, и оплавленный жарой разум рисует на веках лицо Императора.
Убила?
Ранила?
Что я натворила…
Лучше не думать об этом.
Думать только о цели.
Воспоминание об истошном крике в старом городе толкают вперёд.
Виноградные поля тянутся бесконечно, я ненавижу их – и благодарю за укрытие.
Двигаюсь, потрясённая тем, что ещё могу передвигать натёртые ноги.
Глубоко за полдень я вынуждена снять сандалии и, сцепив ремешками, повесить на плечо.
Земля тёплая, сухие травинки и колючие травы впиваются в стопы, изнеженные годами городской жизни. Но я слишком устала, чтобы всерьёз обращать на это внимание.
Надо идти.
И я иду.
Солнце тоже идёт по небосклону, тот медленно меняет цвет.
Слишком медленно.
Мир превращается в смазанные тени, только через пару сотен шагов, оказавшись перед деревом, я осознаю, что вышла с виноградника.
Поворачиваюсь: оказывается, я прошла сквозь калитку в изгороди из прутьев.
Передо мной начинается редкий лесок.
Тракта не видно.
Где-то тихо журчит вода.
Меня обдаёт жаром и холодом, я иду на звук, раздвигаю кусты и молодую поросль, огибаю тонкие деревья и пни.
Ручей.
Где-то рядом ручей.
Во рту будто песок набит, я задыхаюсь от желания напиться.
Овражек.
Вода блестит и переливается на солнце. Вкуснее этой леденящей хрустальной воды я не пила. Хватаю её руками, жадно втягиваю ртом, бросаю на лицо, обтираю шею, вновь приникаю губами. Колени стоят в ледяной воде, но мне всё равно, главное – можно пить. Пить… просто пить.
Насытившись божественной влагой, погрузив в неё руки, застываю. Слёзы срываются с ресниц и бесшумно падают в ручей.
Я вырвалась из города.
Надо идти дальше.
Найти постоялый двор и узнать, что с Императором.
Невероятным усилием воли заставляю себя подняться.
Вскоре вновь приходится надеть ужасно неудобные сандалии. И хотя надо сдвигаться в сторону тракта, я долго бреду вдоль ручья.
Только когда под кронами воцаряется сумрак, я из страха перед дикими зверями поворачиваю в ту сторону, где по моим представлениям находится тракт. Выхожу на него, ковыляя, как отъявленная старушка.
С одной стороны выложенной камнями широкой дороги редкий лес, с другой – пшеничные поля.
