Возможности сна невероятно любопытны были Сергею Львовичу, хотя это было очень далеко от его профессии. Обожал изучать стройные мысли Флоренского о малоизученных, предсказательных возможностях сна7. И весьма продуктивно пользовался легендарной методикой Эдисона8 для решения своих исследовательских задач. И не исключено, что в искусстве таких задач не меньше, чем в программировании, математике или физике. Но если бы он не испытал сейчас столь сокрушительное фиаско в рисовании сновидения, то вряд ли задумался бы об этом.
Зато вчерашние лесные зарисовки вызвали приятные воспоминания и даже понравились ему. Понятие «увидеть сон» включало, похоже, в себя гораздо большее, чем увидеть картинку, визуальный след того, что происходит в мозге ночью. Картинку можно было бы нарисовать приблизительно, обобщенно, а потом уточнить. Сон не удавалось передать. И все—таки неловкие зарисовки моментов сна уже превратились в раскадровку, но это чуть больше выражало его ощущения, только и всего. Львович уже почувствовал себя в привычном тупике перед тем, как начать новое исследование. Эта же хватка. Только в другой области. Только в своей профессии он многое знал или интуитивно чувствовал, а тут был как практически чистый лист бумаги.
Окно стало светлеть. Львович набрал в поисковике «Рубенс картины» и принялся искать картину с недописанным лицом девушки, которая никак не выходила из головы. Рубенса он не любил, но почитал и часто подолгу разглядывал его картины. Художников, чей интеллект и интуиция, мастерство и смелость, происхождение и предприимчивость были одинаково высоки, совсем немного в истории живописи. Он искал что-то, сам не понимая, что ищет, замечая аналогии искусства шестнадцатого и семнадцатого веков со стилистикой его сна. Обращал внимание на сюжет, пространство, колорит, часто сочетающий нежно розовые, теплые бежевые, благородно зеленые с контрастными островками красного и небесно—голубого цвета, крепко связанные как в готическом витраже низким звучанием темных тонов.
Вдруг показалось, что он снова погружается в тот сон. Знакомый колорит наполнил комнату, он реально стоял перед глазами. То ли был, то ли мерещился. Розовые телесные оттенки наполняли комнату. Розовый свет и зеленоватые тени. Ощущение восторга и подозрение что он в другой реальности, сходное с внезапным переживанием присутствия при божественном творении. Окно и комнате стали насыщаться оттенками розового, и ошалевший от увиденного Львович осознал, что это восходит солнце. С неожиданной для себя прытью он откинул два теплых одеяла, встал и распахнул окно мансарды.
В окно вплывал розовый туман и утонувшие в нем звуки. Было ощущение, что он стоит над розовым океаном, меняющим свои оттенки от холодных к тепловатым.
Дом Ангелины Ниловны немного возвышался над лесом. Не так чтобы с высоты птичьего полета, но гораздо дальше, чем с просто двухэтажное строение. Сейчас были видны деревья, что ближе пяти метров, а далее – бездна. Но бездна, радующая взор, вызывающая желание выпрямиться и взлететь над ней и это придавало ощущения сказочности происходящего.
Взрослому человеку любых лет на самом деле тоже хочется в сказку. Но попасть туда с возрастом труднее и труднее, потому что знаешь, что это не волшебная страна и ты не король на башне замка над своими владениями, и не маг над бездной, а смотришь из открытых окон мансарды старого деревянного дома на то, как светится изнутри конденсат водяного пара в лучах восходящего солнца, розовых потому, что до глаза доходит именно эта часть спектра. Долой объяснения, пусть продлится восторг. Пусть розовый туман как просыпающийся дух, родившийся на холодном болоте, поднимается неслышно над лесом, увлекаемый ввысь неведомой силой.
