– Отступись от прапорщика! Порублю, черти! – А когда люди отпрянули в сторону, вступил с ними в разговор. – Вы что, думаете, мы по своей воле к вам приехали? Мы бы тоже непрочь испробовать из ваших котелков и фляжек, да служба не дает. Прапорщик – дежурный по караулам. Видите, дураки, повязку? А вы его за сапоги! Другой на его месте выхватил бы револьвер, живо бы двоих-троих навечно успокоил…
Начался спор. Никто не расходился. Ждали, что мы поговорим-поговорим да и уедем. Некоторые опять принялись черпать жидкость в свои посудинки. Тут и подскакал конный взвод. Толпа, угрюмо ворча и поругиваясь, побрела к берегу.
Не знаю достоверно, как появилось винное озерцо на льду Вятки. Говорили разное. Одни обвиняли местных руководителей, которые будто бы решили покончить с пьянством, уничтожив все запасы спиртного в городе. Другие говорили, что то ли крупный виноторговец, то ли хозяин водочного завода, опасаясь погрома, вылил запасы напитков в канализацию, а оттуда хмельной ручей вытек на лед. Так или иначе, а первыми обнаружили находку бабы, рано утром пришедшие к проруби за водой. С них и началась беготня с котелками.
Такой вот эпизод выпал на мою долю в ту историческую для города Вятки ночь. Ничего другого о своем участии в октябрьских событиях рассказать не могу. Напомню еще раз, что я в то время и по своему образу мышления и по своим действиям стоял далеко от всякой политики.
Насколько помнится, установление Советской власти в Вятке произошло мирным путем. Вооруженных схваток в городе, по-моему, не было. Перестрелок мы не слышали. В нашу и другие роты постоянно приходили какие-то гражданские люди и дружески общались с солдатами. Почти весь штаб полка во главе с командиром куда-то исчез. Скрылся и наш батальонный командир. Обязанности командира полка взял на себя, по предложению комитета, один поручик-фронтовик. Он пользовался уважением среди солдат, имел боевые награды и отличался спокойным характером. В ротах большинство офицеров осталось на своих местах. Однако фактически всеми делами в полку продолжали управлять комитеты. Вопреки мрачным прогнозам кадровых офицеров, дисциплина среди солдат не снижалась, а укреплялась. Как будто кто-то невидимый действовал в ротах, подтягивал распущенных людей и вносил в казармы организованность, порядок, деловитость. Крикунов и лодырей одергивали сами же солдаты: «Ты что горлопанишь? Народная власть тебе не по нутру?».
Комитеты начали поднимать авторитет оставшихся в полку офицеров, приглашали на свои заседания, советовались с ними, давали поручения. Мне, например, предложили возглавить комиссию по наведению учета оружия и боеприпасов во всех подразделениях. Другие приводили в порядок запущенные штабные документы, продовольственную и вещевую службы, проверяли полковую казну. В ротах начали обозначать проведение занятий по строевой и огневой подготовке. Приходившие городские агитаторы вели беседы на политические темы.
Вспышками радости были встречены газеты с декретами о мире и о земле. Их смысл был понятен каждому, как бы далеко он не стоял от политики. Я, как и другие, прикидывал, что изменят эти декреты в моей жизни и в жизни всей моей семьи. Планы рисовались радужные. Если раньше мужик мечтал о достатке своей земли, теперь эта мечта узаконилась декретом Советской власти. Если раньше из запасного полка еще можно было угодить на фронт, теперь опять усиленно заговорили о скорой демобилизации.
