Разговор с внуком - страница 12

И тут повезло – нам попался милиционер. В сумерках его белая униформа и каска были отчетливо видны. Подхожу к нему и говорю:

– Дядя милиционер, мы, кажется, заблудились.

– А откуда вы?

– С Сельмаша.

– А куда нужно вам?

– Нахичевань, 2-я Комсомольская, 58, – отчеканил я, как «Отче наш». Он говорит:

– Сейчас, пойдемте.

Приходим на трамвайную остановку, сажает в трамвай и вагоновожатому говорит:

– Этих ребят довозишь до Карла Маркса, они там сойдут. Они там дорогу уже знают, дойдут самостоятельно.

На Карла Маркса вагоновожатый говорит: «Ребятишки, ваша остановка!»

Но что меня ожидало дома – это уже особая статья, потому что с самого утра и до темноты, до ночи, меня нет, и вот я появляюсь.

Тогда я в первый и последний раз узнал, что такое отцовский ремень. Мне запомнился этот случай на всю оставшуюся жизнь.

Эта история будет короткой. Слова «влюбленность» я еще не знал, но слово «любить» произносил часто, обращаясь к отцу или матери.

Между влюбленностью и любовью есть различимые грани. Влюбленность может перерасти в любовь, но чаще всего так и остается влюбленностью. Неслучайно Стендаль, французский писатель, великий мастер психологического романа (его книги, кстати, есть в моей библиотеке), считал, что любовь – это когда ты получаешь наслаждение оттого, что видишь любимый и любящий объект. Эта бесхитростная, наивная любовь, эта непосредственная влюбленность в действительность или в собственные грезы, в красоту человека была с детства присуща мне. Было у меня это чувство где-то глубоко в душе.

На соседней улице жила очень симпатичная девушка, полукровка: наполовину армянка, наполовину русская. Было ей примерно семнадцать-восемнадцать лет. Меня, тогда еще совсем ребенка, она поразила своей красотой и изяществом. Густые волнистые волосы, высокий чистый лоб, гордый взлет бровей, тонкие черты лица, открытые, ясные глаза. Ох, и одарила же ее природа! Говорили, что никому из девушек никогда не приходило в голову завидовать этой удивительной красоте, а у парней никогда не возникала мысль, что она полюбит кого-нибудь из них.

Когда пришло время ей выходить замуж – я был безутешен. Побежал к ней во двор и, увидев, говорю: «Ну чего же ты, не могла подождать меня?!» Услышав эти слова, она только рассмеялась, ласково провела рукой по моим волосам и сказала: «Ты совсем еще глупый малыш».

Я горько плакал навзрыд весь вечер. Никакие уговоры и обещания не действовали, все переживал, что такая красота от меня уходит!

А тогда я еще и в школу не ходил…

И второй случай. Также из ростовского периода моей жизни. Мне приблизительно 5–6 лет. На окраине нашей улицы, недалеко от нашего дома, был знаменитый кирпичный завод. Там занимались обжигом кирпича. И наша улица, когда приходилось вывозить этот кирпич, особенно в непогоду, вся сотрясалась от матерных ругательств, какие только есть на свете…

Как-то раз мы с ребятами пошли в степь за этот кирпичный завод, решив устроить своеобразный поход. А представляешь, что такое летом донская степь? До сих пор не пойму: чего ради нас понесло в эту степь? Огромные желтоватые пространства уходят вдаль и сливаются с горизонтом. Все кругом выжжено солнцем, и только белые пучки ковыля колышутся на ветру, словно седые бороды. Сверху раскинулось голубоватое небо, солнце немилосердно жжет, и некуда деться от его зноя. Вот мне через некоторое время и стало дурно. Все поплыло перед глазами.