В двадцать третьем году пришёл с Селенги сын, сокрытый от царской мобилизации, и поведал Баиру, что женился и четверо детей уже у него, трое из которых сыновья.
– Значит, у меня десять внуков теперь, – порадовался отец, затянулся из трубки, зажмурился и предложил: – Иди к семье скорее. Наш дом не озеро, а вся земля под небом до Китая. Золото, что тебе дам, спрячь надёжно, а ещё надёжнее прячься от чеки и всяких красных. Понял ты меня?
– Чего же не понять, отец. Я хотел сына забрать к себе, поэтому и приехал. Где он?
– Арья живет с матерью у Солонго, двоюродной сестрёнки твоей. Только ни к чему эти мысли, он уже не вольный. Пусть живёт как живёт, а ты живи по-своему и род береги. Золото трать с умом, широко не живи, с женой одной душой будь, – это всегда пригодится.
Непросто было Баиру советовать сыну идти назад одному. Он, насмотревшись на новые порядки, посчитал, что поступает верно с ним. Никогда впоследствии он не пожалел об этом.
Старик открыл глаза, сел на лежанке, свесив ноги, крякнул и довольно огляделся. Полежать бы ещё чуток, да некогда, – заботы завалят с головой, если расслабишься и уговоришь себя на временное безделье.
Он пошёл в сарай, и мы увязались следом. Протопали до двери и остановились, толкая друг друга и не решаясь войти внутрь.
Дед высунул голову, окутанную тёплым паром, мгновенно поднявшимся белым облаком на морозе, и заворчал:
– Чего встали? А ну айда смотреть, как Рыжуха моя копытом бьёт!
Рыжухой дед звал корову. А ещё были три быка и овцы, пять бестолковых созданий, воровавшие друг у друга сено. Но дед их любил, полюбили и мы.
Мама и Алтан пришли с работы с почерневшими лицами, затряслись, обняв тёплую печку, и уселись на лавку; несколько минут в оторопи какой-то они бессмысленно оглядывали углы, и только после этого сняли ватники, стянули валенки с ног, переобувшись в суконные боты, и сели ужинать.
Я уже знала, что работать придётся и мне, поэтому нужно было быстрее учиться всему тому, что умели делать девочки из бурятских семей. Надо было непременно научиться доить корову, чистить рыбу, варить обед, стирать, шить и вязать. Не знаю, понял ли что-нибудь Юваль. Он сидел совсем обескураженный и готовился зареветь, но я строго цыкнула на него, по примеру мамы.
ХХХ
Мы пережили студёную зиму, пронзительные весенние ветры, нападавшие на наш посёлок со всех сторон, и дождались благословенной летней поры, в которую полнота и безудержные желания природы настолько потрясающи здесь, на Ольхоне, что может показаться человеку, будто и он бессмертен.
Я, Юваль, литовка Лайма, поляки Станислав и Марек, оба старше меня на три года, а ещё Богдана и Христя, которые сами не знали, кто они, потому что мать их спецпоселенка ничего им не говорила и помнили они из прошлой жизни только вишню, вялившуюся на крышах, да васильковый луг у дома, – все мы сошлись в одну банду и шастали по острову от зари до заката, промышляя нехитрыми заготовками.
Под руководством одного из правнуков деда Баира мы быстро обучились всем изначальным премудростям рыбалки и собирательства и были относительно сыты. Всегда мы были при деле: забот по заготовке припасов было много, а ещё нужно было успевать с необходимой работой в доме.
Как и обещалось зимой, дали нам корову, которая поселилась в дедовом сарае на общих для всей колхозной скотинки правах. Сено и зелёнку для всего колхозного стада заготавливала специальная женская бригада, а квартировали бурёнки в стайках у «хозяев», которые имели право дополнительно их подкармливать. За это оставалось во дворах по полведра молока, остальное сдавалось колхозу.
