— Не во всех, — возмутился Пауль. — Хрустальный шар…
Но Мартин взирал так, что, казалось, вот-вот запустит брату в глупую голову тяжелым молитвенником. Пауль это вкурил и заткнулся, вновь приняв вид смиренный и просительный. Мартин в сердцах плюнул, сходил попил водички, немного постоял перед изображением Единого бога, кивая, словно инструкции получал или, скорее, внутричерепное вливание успокоительного, а после вновь уселся за стол.
— Ну?
— Понимаешь, Мартин, кажется, я случайно нашел ту женщину, которая могла оказаться тогда со мной… Ну, в постели… Когда я с колесами переборщил…
Все вокруг стало серым. Когда Агнес, в очередной раз погрузившись в переживания, резанула себя ножом по пальцу, даже кровь и та, казалось, была без цвета и жизни. Текла из рассеченного, раскрывшегося мясом пореза, а Агнес стояла, смотрела и ничего не делала…
Может, так бы — да не по пальцу, а по запястью?.. По его внутренней стороне, там, где под тонкой кожей призывно синеют вены и бьется птичкой пульс?..
— Ты чего стоишь? — заорали вдруг над ухом.
— По ходу, шок! — гаркнули над вторым. — Тащи аптечку!
Первая набежавшая — Агнес вяло вспомнила, что эту смешливую и еще совсем молоденькую девушку зовут Николь — помчалась прочь с дробным топотом. Второй — тощий, нескладный и высоченный, а потому странно похожий на какого-то дикого кузнечика, парень по имени Пол Уотсон — ухватил Агнес за пострадавшую руку и задрал ее вверх, одновременно подушечкой большого пальца зажимая порез.
— Ты как? — Николь вернулась и теперь вытаскивала из принесенной аптечки перекись, квадратные упаковочки со стерильной марлей и пластырь. — Даже не зеленая, а серая стала!
— Серая… — подтвердила Агнес и прикрыла глаза.
Серая… И серое… Все. А ведь еще совсем недавно в жизни было столько красок! Ярких, живых, влекущих.
Агнес не принадлежала к числу тех девиц, вокруг которых, казалось, крутилось все. И они крутили всем. Причин на то было много. И все со сплошным «не»: и нестервозный характер, и неяркая внешность, и не волчье происхождение… В мире, в котором самыми влиятельными и богатыми неизменно, уже не первый век, были семьи волков-оборотней, это, увы, играло большую роль. Так что соревноваться с другими девушками по части привлечения толп поклонников Агнес и не пыталась. Другое дело доказать что-то соперникам-поварам на кухне, где она справедливо считала себя первой после бога! И гордилась тем, что под ее руками самые обычные продукты становились блюдами… Нет, не так, а с большой буквы: Блюдами, способными удовлетворить самый взыскательный вкус и доставить максимум удовольствия.
«Гастрономический оргазм» — так называл наивысшую степень, пароксизм кулинарного довольства папа Агнес Северин Вогт. Он заслуженно считался одним из лучших поваров современности, а его ресторан высокой кухни не зря в течение многих лет никуда не исчезал из десятки самых топовых заведений, отмеченных всеми без исключения критиками. Шеф Вогт был мастером своего дела и любовь к вкусной и красивой еде сумел передать дочери. Правда, та, получив лучшее из возможных профильных образований, все же склонялась не к общей кулинарии или новомодной молекулярной кухне, а к кондитерскому искусству. Папа сердился, считая, что так дочь искусственно ограничивает себя, ставит в рамки. Агнес не спорила, но и не соглашалась, продолжая действовать по-своему.
