— Рак желудка не болит, — объяснил потом хмурый врач совершенно уничтоженной Агнес, которая пришла узнать, как же получилось, что папа так запустил болезнь. — До момента наступления уже неоперабельной стадии вообще ничто может не указывать на наличие опухоли. Теперь же — увы! — время ушло. Метастазы уже везде.
Северин Вогт держался мужественно, не жаловался, но усыхал прямо на глазах. Сначала просто стал есть очень мало, потом мог только пить — и то после каждой порции бульона его мучительно рвало. Агнес ухаживала за ним, ставила капельницы после того, как наступил тот страшный момент, когда питать папу можно было уже только внутривенно, держала за руку, рассказывала всякие глупости. Северин же, если и заговаривал, то лишь о деле своей жизни — о ресторане. И слова его тяжким грузом ложились на плечи Агнес… Она ведь так мечтала уехать! Поселиться где-то рядом со своей несбыточной любовью, попытаться как-то познакомиться с Паулем Зиверсом… А теперь… Теперь мечта — пусть и глупая, но мечта! — прямо на глазах начала осыпаться сухой листвой…
Северин Вогт умер через два месяца после того, как ему был поставлен диагноз — тихо, у себя дома, на диване перед телевизором, который уже давно не просил включать. В последние дни сознание его мутилось, но перед самым концом он пришел в себя и твердым, сильным голосом вдруг сказал Агнес:
— Продай его к рогатому, доченька! Продай этот проклятый ресторан! Не вешай себе на шею эту бесконечную нервотрепку и ответственность. Мне это было надо, тебе, вижу, нет. Не хочу, чтобы из-за меня, из-за моих глупых просьб и амбиций ты начала жить чужой жизнью. Да и моя жизнь… Знаешь, близкая смерть на многое открывает глаза… Что я получил от того, что работал как вол? Ресторан лишил меня семьи. Женщина, которую я любил, ушла к другому, и сейчас я понимаю, что иначе и быть не могло. Даже ты появилась на свет случайно. Я совершенно не собирался становиться отцом — каждый раз это казалось мне делом слишком несвоевременным, но твоя мама умерла родами, не оставив мне вариантов… К чему я все это? Не иди по моим стопам, Агнес! Живи нормальной жизнью, в которой должно найтись место всему: и любви, и семье, и путешествиям по миру, а не одной лишь работе. Так что продавай ресторан, пока он на пике, пока его у тебя с руками оторвут! Найди себе хорошего, надежного мужа, который будет любить тебя сильнее, чем ты его, роди ему парочку хорошеньких детишек, работай в удовольствие, а не до каменной усталости и ненависти ко всему сущему, не отказывай себе в отдыхе — в том числе и от семьи, — люби себя и будь счастлива! Это мой тебе предсмертный наказ!
И Агнес, выплакав все, что у нее скопилось на сердце за те два месяца, что она, сидя у постели умирающего папы, пыталась быть мужественной и показно оптимистичной, сделала все именно так: продала ресторан, дом, в котором все равно жить бы не смогла, приложила вырученную сумму к и без того весьма круглому банковскому счету, оставшемуся от папы и, пристроив все это под хорошие проценты, уехала.
В тот момент ей казалось, что юношеская влюбленность в Мёба Зиверса осталась позади. Слишком быстро и трагически Агнес повзрослела за время болезни папы. Но в тот момент, когда она стояла у билетной кассы и думала, куда ей податься, в голове словно сработала давно установленная программа: Агнес и сама не поняла, как получилось, что билет он купила именно в столицу, в родной город Пауля Зиверса…
