Иван открыл, наконец, рот:
– Я буду молчать.
Мартынов рассмеялся, показав золотую фиксу. И обратился к Жоре:
– А чего ты его так расхваливаешь?
– Он – мой брат.
– И поэтому не женился?
– Может, и поэтому, – уклончиво ответил тот.
– Всё, я лишних вопросов не задаю – и так всё ясно. Обоих принимаю. Но учтите: работа адова. На крутом солнцепёке, без респираторов. Нужны выносливость и сила. Это у вас, слава Всевышнему, есть, чего пацан, как мне кажется, напрочь лишён.
Гетман повернулся ко мне:
– А ты чего пришёл?
Я сначала растерялся, но спустя несколько секунд сказал твёрдо:
– Работать хочу.
– Сколько ж тебе годков? Не рано?
– При царе-батюшке и с десяти лет вкалывали.
– То при царе, а я советское трудовое законодательство нарушать не хочу.
– У нас после восьмилетки каждый может что-то для себя выбрать: либо продолжить образование, либо поступить в ПТУ или техникум, либо пойти работать.
– Он ещё и законы знает! – сказал Гетман, похоже, сам себе. – Добро, и тебя возьму, чтобы телегу не накатал, но учти: гонять буду, как сидорову козу. Как бы не пожалел потом. Завтра и выходи на работу.
– А медосмотр?
– Сказано тебе – выходи. Без медосмотра обойдёшься.
– А мы? – спросил Жора.
– И вы тоже.
Мы уже собрались уходить, но Гетман вспомнил, что забыл спросить, как меня зовут.
Я назвал себя. А бригадир подвёл итог:
– Не сомневайся, твою фамилию я запомню. Тебе будет по-настоящему жарко. Примерно, как в преисподней.
Похоже, Мартынов невзлюбил меня с первого взгляда.
Силён, как бурлак
Смена начиналась в семь утра. Работать дорожники начинали по холодку, а обеденный перерыв приходился на полдень, когда самое пекло. В четыре часа дня смена кончалась. Такой распорядок дня казался разумным, но именно в послеобеденные часы духота усиливалась. В тропиках рабочий день разделяли на две равные половины – в жару прятались в тень. Я сказал об этом Гетману и сразу же пожалел. Мартынов просто рассвирепел:
– Яйца курицу не учат, – прошипел он.
В то же время мне в какой-то мере повезло. Была суббота, которая стала выходным только четыре года спустя. То есть, только в воскресенье можно было отдохнуть после трудов праведных. А Гетман сдержал своё слово: гонял меня, как сидорову козу. Спасло ещё и то, что бригада заканчивала ремонт дорожного полотна на улице Пушкина. Движение транспорта здесь не было интенсивным, поэтому асфальт не укладывали в четыре слоя, как потом, под Татаркой. Но всё равно работы хватало. Тогда ещё не придумали поливомоечных машин, вручную чистили щётками основание дороги от пыли и грязи.
Кое-где, впрочем, оставались островки неснятого старого асфальта. Их нужно было выдолбить ломом. Оставлять нельзя: в едва заметные трещины и выбоины проникает влага. Зимой из-за перепадов температуры дорожное покрытие разрушается.
Бригадир поручил эту работу, конечно же, мне. Лом был тяжёлым.
– Можно было бы и отбойными молотками обзавестись, – сказал я в сердцах.
– Поговори ещё у меня! – выругался Гетман. – Через час приду проверю. Не сделаешь – вылетишь из бригады, как пробка.
Но у меняя ничего не клеилось. Время сгорало, как бикфордов шнур, а я справился только с одним напластованием. Всего же их было шесть.
За моими безуспешными попытками сокрушить твердыню уплотнённой смеси щебня, песка и битума наблюдали другие работяги.
– Иди, подсоби хлопцу, – сказал Жора Ивану.
Тот действительно силу имел немереную. Ровно через пять минут старый асфальт превратился в труху. Мартынов недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не сказал. И никто не стукнул ему, что новичку помог другой новичок. Похоже, Гетмана никто не любил.
