Читать онлайн Женя Романюк - Сны о детстве. Глинтвейн рассказов со специями тепла, веры, доброты и прощения ошибок прошлого

Августовские осы неизменно приносят на своих полупрозрачных крыльях приступы ностальгии.

В августе бабушка Алла чистила яблоки на варенье, сидя на лавке под яблоней у потрескавшегося крыльца нашего дома, а по ее рукам ползали осы, много ос.

Бабушка говорила мне, что их не нужно бояться. Они ничего не сделают, пока ты их не трогаешь.

И ведь действительно – не жалили.

Я вспомнила об этом однажды у реки, похожей на озеро своим спокойствием. Таким невозмутимым, что облака отражались в водной глади как в зеркале. Рядом муж, казалось, только дотронулся кончиком ножа до кожуры арбуза, как тот облегченно лопнул от избытка сока, будто только и ждал момента выдохнуть и показать миру свое нутро. И тут же начали слетаться на ароматный дар лета первые осы…

В тот момент и родилась эта книга. Вернее, ее ощущение. Далекое, но ясное чувство того, что она существует в пространстве времени и просто ждет.

Я чувствовала, что мой глинтвейн рассказов будет как мост между всеми нами – такими взрослыми и такими детьми. Между негнущимся печным дымом из деревенских домов в морозный полдень и ровными стопками папок с документами на одинаковых во всем мире офисных столах. Между колорадскими жуками, гибнущими в пластиковых бутылках ради хорошего урожая картошки, и размышлениями о том, что же подать семье на ужин. Так родилась книга нежной, иногда щемящей душу, любви к тому, что невозвратно ушло, но не будет забыто – потому что витиеватыми корнями проросло в каждого из нас. Эта книга-посвящение всем, для кого семья – слово, наполненное смыслом.

Эх, вот бы завернуть из-за угла к родительскому дому и увидеть, как бабушка, наклонившись и тяжело опираясь локтями о колени, чистит яблоки…

Я бы сказала ей спасибо за доброту, которую она смогла сохранить в себе несмотря ни на что и передать своей дочери – моей маме, женщине с самым подходящим для ее жизни именем: Вера. Той добротой бабушка окружала и всех своих внуков, и зятя – подливая ему борщик и называя никак иначе кроме как «Серёжка».

Я бы сказала ей, что батон с яблочным вареньем и только что сдоенным теплым коровьим молоком навсегда останутся самым вкусным десертом на планете и никакая крафтовая пекарня с этим не будет стоять даже близко.

Я бы сказала ей, что лучших тапочек, чем вязаные носки, никто пока не придумал.

Я бы сказала ей: люби себя немножко больше, не надрывайся, а если что-то болит, пожалуйста, сходи к врачу, чтобы не пропустить моменты, когда у тебя появятся правнуки, когда я научусь играть на гитаре, когда перееду в квартиру с теплыми полами, где вязаные носки нужны просто для красоты… А еще я бы сказала, что до сих пор не боюсь ос.

Ну а может быть, я бы не сказала всего этого. А просто посидела бы рядом. Не бежала бы. Не спешила жить, вырастать, взрослеть. Остановилась бы и почувствовала совершенство момента. Момента, когда бабушка и внучка одним ясным августовским днем сидят на лавке, чистят яблоки, а по их рукам ползают осы…

Пусть эти сны о детстве станут мостом и для тебя, читатель. Имена и истории могут совпадать с реальностью, а могут и нет – ведь это только сны, которые проведут тебя к той части, которая теряется, когда мы вырастаем.

Пусть эти рассказы станут мостом к детству. К прощению. К возрождению и перерождению.

Пусть ты увидишь хороший сон…

– Женя, Катя, идите скоренько встретьте Зорьку!

Зорька – это наша черно-белая корова в стаде таких же черно-белых коров со всей деревни. Утром, еще только светает, ее отправляют на выпас. Сейчас моменты ухода Зорьки из хлева подернуты в памяти туманом, потому что в это время я – маленький счастливый ребенок – спала беспробудным сном после летнего веселья. А вот вечернее возвращение Зорьки расцвечено яркими красками.

В общем-то, нашу корову никогда особенно не надо было встречать: она прямехонько шла к своим воротам, даже не поворачивая головы в сторону чужих открытых калиток. Хозяйки на улицах лениво ждали своих кормилиц, стояли с будто бы равнодушным видом, но на самом деле вкушая удовольствие от драгоценного мига отдыха перед новой большой работой: надои, занеси, процеди, разлей, заготовь…

А для нас это было весело: идут коровы, даже не стадо – целая толпа коров! Несут с собой звон колокольчиков на шеях и запах животного тепла, от которого как-то очень уж спокойно, безопасно что ли. Сейчас мне видится, что запах коровьего стада так успокаивал, потому что корова несла домой молоко – а значит, будут и сыр, и творог, и сметана, и масло, и будущее. Предсказуемое и стабильное.

Наше стадо каждый день возвращалось одной и той же дорогой, появляясь из-за поворота с улицы соседней деревни. Мы с Катькой обычно в такие моменты молчали: играли в игру, правила которой никогда не обсуждали, – кто первым услышит топот копыт, звоночки колокольчиков, нетерпеливое мычание от полного вымени молока или лай собаки со двора, которая услышала что-то раньше нас.

– Вон, идут!!!

Мы срывались на другую сторону дороги, к своим огородам. Потому что путь стада неизменно проходил мимо длинных делянок, которые раздавали в сельсовете. У нас таких длинных (как тогда казалось ни конца ни края) полосок земли было аж две. А заборов ни у кого не было. Вернее были, но настолько условные, что если уж какой корове захочется пойти пощипать молодой зелени свеклы, то ничто ее не остановит. Вот и бежали, заслышав звуки стада, детвора и хозяйки, чтобы стать скучающими стражниками будущего урожая, иногда лениво перекидываясь друг с другом последними деревенскими новостями или сожалениями о том, что который день всё не выпадает дождь.

Зорьку узнаем легко. Она почти буднично черно-белая, но не совсем: у нее во лбу звезда горит. На самом деле просто белое пятно, отдаленно напоминающее звезду, по центру черного лба. Но детская фантазия сделала всё остальное. Наша красавица. Ни у кого такой нет.

– Зорька, Зорька, привет, Зорька, хорошая Зорька, домой, Зорька! – галдели мы с Катькой наперебой.

Ее большое розовощекое вымя терлось о ноги – молока сегодня будет ого-го!

С каждым двором коров всё меньше и меньше, идут по домам неспешно, будто уставшие после своей коровьей вечеринки под открытым небом. А мы с Катькой идем вприпрыжку, нетерпеливо, ведь там оставлена игра в выбивалы!

Зорька так же равнодушно поворачивает у почты, оставляет за собой смешные лепешки – они завтра высохнут на солнце и мы будем виртуозно объезжать их на своих велосипедах, как на полосе препятствий.

А во дворе кормилицу уже встречает бабушка в цветастом черном с желтыми листьями платье. Она стоит у хлева с синей дверью, рядом на траве розовое, будто от смущения, пластиковое ведро, которое скоро наполнится парным белым молоком. В ведре две поллитровые банки: мне и моему другу – соседскому мальчику Лешке (Катька молоко не любит).

Зорька – в сарай, бабушка – за ней, мы с Катькой – в выбивалы.

– Леша, скоро молоко!

– Пошли, – командует Лешка, и мы как то стадо коров «пасемся» возле сарая, подслушивая стыдные упругие звуки струй молока, бьющихся о стенки ведра. Нетерпеливо заглядываем к бабуле, намекаем, что вот они мы, тут, ждем-с! А она, как нарочно, делает вид, что не замечает, но мы-то знаем – улыбается – хоть и видим только ее круглую спину и шапку седых волос. Наконец, берет в руки банки и доит сначала в одну (от стекла звуки становятся еще стыднее), а потом наполняет молоком с пушистой прической пены и вторую банку:

– Спасибо! – дежурно выкрикиваем мы, забирая молоко.

– На здоровье, внучки, – бабушка не сразу возвращается к своей работе, она дает себе несколько секунд того особенного удовольствия, которое рождается, когда мы кормим любимых людей вкусным ужином.

А пили мы с Лешкой наперегонки ох как смачно. Техника была такая: взять банку двумя руками, поглубже погрузить в нее верхнюю губу и жадно пить на скорость. А потом обязательно тыкать друг в друга пальцем и хохотать от белых молочных усов.

Молоко было теплым-теплым, и пить его было самым большим удовольствием почти прошедшего дня. Пить долго, задерживать дыхание и иногда останавливаться, чтобы перевести дух (а что вы думали, это ж пол-литра молока за раз!). Эти миллионы маленьких деталей, сотни литров выпитого молока раскладываются калейдоскопом самых безопасных, предсказуемых и счастливых моментов детства. Мы были здоровы, довольны и знали, что батон с прошлогодним черничным вареньем да молоко будут самым верным перекусом завтрашнего душного летнего дня. Мы не загадывали вперед и не думали, кем станем и будет ли бабушка вечно доить Зорьку по вечерам. И не могли даже мысли допустить, что когда-то всё закончится.

Уже забылось, что было первее: бабушка с дедушкой продали корову или же сначала мы перестали любить молоко. А может в какой-то газете написали, что домашнее молоко вообще опасно и лучше магазинное, пастеризованное. В общем, всё как-то схлопнулось, закончилось парное молоко, умерла бабушка.

Я не хотела быть предателем и больше никогда не пила молока. Ни домашнего, ни магазинного. Можно было добавить в кофе, или в тесто на блины. Но чтобы попить вот так, как в детстве, самозабвенно, прямо из поллитровой банки – ни за что…

– Доброе утро, вот ваш завтрак, приятного аппетита, – в конной усадьбе, где мы с мужем отдыхаем, подали оладьи с вареньем и липовым чаем. Мы поблагодарили высокую, худощавую сотрудницу усадьбы, грубые руки которой напомнили мне руки моей бабушки, тоже знавшей тяжкий физический труд. Женщина улыбнулась так по-семейному просто, что новый день нашего с мужем отпуска сразу стал хорошим.

Только мы решили насладиться едой, приготовленной «для своих», как женщина, несколько неловко и тушуясь, вернулась к нашему столу.

– Я вот хотела спросить знаете что у вас, я тут корову подоила полчаса назад, может вы молочка хотите покушать?

– Ой нет, вы что, я столько лет даже покупного молока не пила, какое тут домашнее. Наша конная прогулка сегодня может закончиться в туалете, – пошутила я.

– Ну что вы, попробуйте, всё будет хорошо, это же домашнее молоко, у нас такие чистые ухоженные коровки, попробуйте! – мягко настаивала кухонная рабочая, с удивительной теплотой глядя в глаза. Что-то екнуло внутри и я согласилась лишь на полчашечки – не хотела расстраивать сердечную женщину.

Она побежала куда-то черезчур торопливо, словно боялась, что я передумаю. Но я ждала. И почему-то волновалась, оправдывая это тем, что мой желудок может не справиться. Но это было что-то другое.

Молоко мне подали в старомодной чашке из прошловекового чешского сервиза. Как только я взяла ее в руки, вместе с давно забытым ощущением тепла нагретого молоком фарфора в меня хлынули старательно спрятанные чувства из прошлого. Мой муж смотрел и улыбался:

– Ну, давай, я точно не буду.

Я сделала первый глоток – из глаз брызнули слезы и полились уже неудержимым потоком. Всё-всё детство заговорило, запело, зацвело внутри. Бабушка заулыбалась, вернувшись ко мне через долгие-долгие годы. Она смотрела на меня добрыми глазами этой женщины. Та стояла у стола и держала пальцы переплетенными: казалось, она едва сдерживается, чтобы не погладить меня по голове. Я верила… Нет, знала – с ней моя бабушка пришла ко мне ненадолго, оторвавшись от своих небесных дел, чтобы посмотреть, как ее внучка пьет парное молоко и безудержно плачет. Хотя нет, не молоко, она пьет то самое детство, которое заслуживает, чтобы о нем не забывали.