Роман построен как психологический этюд, и, хотя в нем немало черт, которые в позднейшие времена характеризуют детективный роман, вся его художественная направленность совершенно иная. Она заставляет скорее вспомнить некоторые образцы психологической прозы критического реализма XIX в.
Другая важная сторона романа – прорывающаяся в нем стихия ожесточенной, грубой и в то же время романтической борьбы американских «пионеров Запада» с пограничными племенами индейцев. В мир американского патриархального фермерства вдруг врывается стихия кровопролитных конфликтов фронтира. В своем воображении Эдгар видит ферму разоренной и сожженной индейцами – «мой кабинет, моя мебель, мои книги, результаты моих трудов, те близкие, кого я любил, даже моя одежда – все подверглось безжалостному и непоправимому разрушению. Зачем должен я пережить это бедствие?»[54]
Здесь возникают аналогии с куперовской трилогией о земельной ренте, с эпизодами индейской войны в поздних романах Купера, отмеченных печатью реализма. Начальный период американского романтизма, истоки которого восходят к романам Брауна, как бы перекликается с поздней порой зрелого романтизма.
Как произведение переходного периода от литературы XVIII в. к романтизму роман Брауна несет на себе черты художественной двойственности.
В «Эдгаре Хантли» повествование нередко ведется еще в духе сентиментализма. Целые страницы кажутся продолжением стилистической манеры Руссо. Так Клиферо, мучимый сознанием того, что вынужден был убить любимого брата своей патронессы и отца любимой им девушки, бродит в каком‐то сомнамбулическом состоянии по городу. «Ужасное известие не может быть скрыто от нее, – в волнении размышляет он о сестре убитого. – Убийца твоего брата не может надеяться увидеть твою улыбку. Чарующие речи, которые приводили меня в восторг, уже не будут обращены ко мне. Моим уделом будет созерцать твой хмурый вид и слушать твои упреки и справедливые проклятья» (83).
М.Н. Розанов писал о гипертрофии чувств, гиперболической чувствительности и восприимчивости героев Руссо, что в значительной степени может быть применено и к героям Брокдена Брауна: «Но мы не все должны относить на счет манеры Руссо преувеличивать. Изображая такие сцены, при всем их гиперболизме, Руссо не так был далек от тогдашней действительности, как это может показаться нам. Не только сентиментализм был в моде, но и повышенная чувствительность была, по-видимому, уделом не одних женщин»[55].
В большинстве работ по американской литературе утверждается, что Брокден Браун изображал индейцев кровожадными и жестокими[56]. Эта черта относится обычно за счет «готического» колорита романов Брауна.
Однако роман «Эдгар Хантли» скорее убедит читателя в обратном. Здесь, как и в своих критических статьях в журналах, в предисловиях к публикуемым переводам французских авторов, Браун выступает проповедником равенства «белой» и «красной» расы, проявляет интерес к языку индейцев и их образу жизни.
Если Френо первым ввел индейцев в американскую поэзию, то Брокдену Брауну принадлежит право считаться первым американским прозаиком, создавшим в романе художественный образ краснокожего аборигена[57]. Столетняя индианка Олд Деб, прозванная Королевой Маб, в доме которой оказался Эдгар Хантли со спасенной им девушкой, – это образ сильной и гордой дочери своего народа, не пожелавшей уйти в изгнание и оставшейся жить там, где веками обитали ее предки.
