Как альпинист изо всех сил взбирается на вершину пика с единственным желанием осознать смысл своего существования в этом мире, так и я карабкался по скрипучим ступеням потайной лестницы на чердак только с одной целью – осознать степень своего безумия и страсти к этой женщине.
– Молодой человек, вы не ошиблись дверью? – донесся голос Артура Борисовича с площадки. – Мне нравится ваша пунктуальность, но оскорбляет ваша невнимательность. Разве можно перепутать чердак с третьим этажом? Спускайтесь, голуба. Я боюсь оказаться в потоке сквозняка, а силы теперь не те, чтобы сопротивляться…
– Я действительно что-то напутал… Простите, ради Бога… Как-то проскочил и не заметил. Такая темнота в подъезде, – вдруг залепетал я.
– С кем не бывает! В наших подъездах нельзя оставить и спичечный коробок, а вы хотите, чтобы лампочку, источник света и тепла, не выкрутили. Довели страну до нищеты… Бог им всем судья… Проходите, пожалуйста. Тапочек вы с собой, конечно, не взяли, поэтому оставайтесь, в чем пришли.
– Благодарю, – ответил я и снова смутился. Но мое смущение оставалось незамеченным до тех пор, пока я не вошел в комнату. На огромном диване в подушках, расшитых шелком, сидела Аглая Витальевна! Точнее, женщина, которая была на нее похожа. Теперь я не торопился с выводами и не проявлял поспешной вежливости.
– Что вас так смутило? – спросил Артур Борисович, проскочив мимо моих коленок. Скорость его продвижения по комнате уменьшали углы стола. Но он проворно избегал столкновения. Подтянувшись на руках, он с мальчишеским задором запрыгнул на подлокотник дивана.
– Ну, что ж, позвольте представить вам мою гостью! Женщина – мечта, женщина – богиня, женщина- стена, женщина – княгиня…
– Нет, это совершенно ни в какие ворота, Артур Борисович, – она засмеялась, но ненадолго, с этаким царственным умилением. – «Богиня» – звучит восхитительно, а вот «княгиня» – это совсем не обо мне…
– Это образное восприятие…
– Ох, уж мне эти образные восприятия…. Дорогой Артур Борисович, я уверена, что, спустя несколько десятилетий, вашими стихами будет зачитываться вся планета. И биографы заинтересуются женщиной, чью красоту вы воспеваете. И во всей этой информационной паутине, хотите вы этого или нет, они отыщут сведения и обо мне. Поверьте, их разочарованию не будет конца, когда они обнаружат пролетарские корни в моем происхождении… Увы, я не Анна Керн.
– Но и я, увы, не Пушкин…
– Вы вымогатель, вы провокатор – постоянно добиваетесь комплиментов и похвал. «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве», – это я процитировала Станиславского Константина Сергеевича. Она нарочито посмотрела в мою сторону.
– Вы знаете мое отношение к цитатам. Но в ваших устах они как изумруды, как кладезь мудрости и интеллекта. – Артур Борисович потянулся к ее щеке. Она увернулась от поцелуя, но влажное чмоканье все-таки успело прозвучать в воздухе. Я кашлянул в кулак.
– Хватит, не дождетесь… Вы, кажется, хотели меня представить. Не томите молодого человека. – Она откинула подушку и величественно подняла себя с дивана. Артур Борисович вскочил на подлокотник. Теперь он был чуть выше ее. Для меня стал очевидным тот факт, что он часто проделывал такой трюк. Ткань на подлокотнике протерлась так, что обнажила всю свою сущность – уточно-поперечное плетение нитей. Артур Борисович засветился, как эта потертость на обивке. Он смотрелся настоящим кавалером. Элегантность, с которой он подхватил ее под локоток, очень шла ему. Про разницу в росте я больше не вспоминал.
