Сон не обо мне. От Пушкина до Бродского - страница 23

И последнее: однажды сестра моя Мари пошутила, что «papa отдает все свое время заботам о всех государствах, а о собственных владениях… и не думает». Верно: на протяжении жизни отца происходило много политических событий, которые, как и общественные вопросы, для нашей семьи всегда были предметом рассуждений и в письмах, и в разговорах. Но здесь я собираюсь говорить главным образом о владениях души.

Осознавая с горечью, что жизнь моя подходит к концу, решилась я, едва ли не впервые, запечатлеть на этой бумаге особенно тайные и горькие думы. Высказать то, что мучило меня с юности и с чем боролась едва ли не всю жизнь. Подобное состояние сродни состоянию человека, однажды надевшего маскарадный костюм и, в силу определенных причин, вынужденного носить его всю жизнь. Я словно конь с уздой: хотела избавиться от нее и… и все ж таки не смогла. Ибо это значило бы одно: отказаться от дорогого мне человека. Ненависть свою к его темному лику я так никогда ему не выказала. Ибо старалась гасить ее, как тушат пожар. А ведь прямоты мне было не занимать.

Были в моей юности годы, когда я любила отца так, что восхищалась каждым его словом, движением, ловила его советы, лелеяла свои восторги перед его умом и талантами. Были и времена, когда я молила Всевышнего дать мне силы любить его, как любила его моя безгрешная маменька, прощать, как умела его прощать мачеха. Как старалась я всячески пестовать в своем сердце любовь, которую искренне испытывала к светлой стороне его души. Любовь, которая затмила негодование.

Вряд ли кто догадывался о том, как и от чего я страдала. Вот строки, которые я узнала, поселившись в России:

Строки эти стали едва ли не моей молитвой!

О, отец, умнейший, тонкий, едва ли не до последней своей поры… равнодушный к людям, даже близким! Подсмеиваясь над моим вспыльчивым характером, догадывался ли ты, кто был виновником моих душевных бурь? А ведь это раздвоенность твоей натуры… и предательство по отношению к моей незабвенной матери сделали меня столь чуткой. Глубокая вера в Господа родилась во мне, когда я пыталась смирить негодование при виде людских пороков. Я отбивалась от темных мыслей, молясь. Вера, словно путеводная звезда, вела меня к свету.

Даю волю мыслям своим здесь, сейчас, и да простит меня Господь за прямоту. Что ж, в разные периоды своей жизни и отец, и даже мачеха показали свое темное нутро. Кто знает, возможно, он искупил перед Богом многие вины своими творениями, а мачеха – умением прощать. И все же я буду говорить об отце, имея в виду две его ипостаси: человека-предателя и гения, а о мачехе – как о женщине, сомнительное поведение которой постепенно искупалось ее же страданиями.

После смерти отца, последовавшей в 1873 году, мой муж в течение нескольких месяцев написал и издал его биографию. Мне довелось принять деятельное участие в этом труде: делать копии тех выписок из писем отца, которые мачеха передала моему мужу. Эти записи, мои дневники, копии писем нашей многочисленной родни друг к другу, а также чудом сохранившиеся письма моей матери, и по сию пору всегда со мной. Каждая строка являлась предметом моих долгих раздумий.

Родилась я в Германии в семье русского потомственного дворянина. В 1822 году, по окончании Московского университета, отец прибыл в Мюнхен на дипломатическую службу, покинув свою довольно-таки патриархальную семью: отца с матерью, сестру и брата. Деда моего по отцу я знала немного, его не стало в 1845 году. Могу лишь сказать: это был чудесный, щедрый человек, отличавшийся необыкновенным благодушием. Бабушка жила долго, она покинула сей мир в год моей свадьбы, стало быть, в 1866 году, будучи девяностолетней. Отец более походил на свою мать: такой же невысокий, худой. Не зная в детстве нужды, имея любящих родных, он рос баловнем.