– Леонов где? Мужики, Леонова Костю не видели? Куда вся КСС [2] подевалась?
– Леонов ещё из морга не приехал, – сказал кто-то, стоящий на балконе – судя по голосу, совсем неподалёку от его номера. – Пока документы выправят, то да сё…
Парни ещё о чём-то переговаривались, уже не столь громко, а Николай, услышав про морг, словно очнулся от наркоза, с перекошенным лицом саданул кулаком по колену, внезапно обмяк и заплакал.
– Витя, – крикнули снова во дворе, – глянь, там баня нагрелась?
– Моется тот, кому чесаться лень! – прокомментировал какой-то остроумец.
– Больше грязи – толще морда, – добавил другой.
– Не, ну я ж серьёзно!.. Мы первыми очередь на баню забивали.
– Забей себе окурок под каблук! Там уже две девчонки из Красноярска. Минут с полчаса как зашли.
– Ну, кырско-сибирские бабы!.. И меня ведь не позвали!.. Это ж свету конец!
Посыпались оживлённые едкие комментарии. Николай вытер слёзы, снова плеснул в пиалку. В открытое окно был виден кусок каменистой дороги, шумливая горная речка Варзоб в валунных берегах. В ней они купались перед отъездом в альплагерь. Всего-то восемнадцать дней назад! Обматывали валун верёвкой, на другом конце вязали петлю и, для страховки схватившись за неё, заходили в реку выше по течению. Когда поток начинал валить с ног, отдавались его ледяным обжигающим струям. От холода и удовольствия сводило челюсти, каменели суставы и мышцы. Главная задача была – не поломать руки-ноги, когда неумолимая сила горной реки крутит и волочёт по каменному скользкому дну. Купались одни парни. Люська тоже было сунулась – показать бабье геройство, но он остановил её: «Застудишь одно место – рожать не будешь».
Вон он, тот валун, на котором она сидела…
Колька тяжело, со стоном выдохнул воздух и быстро выпил содержимое пиалы. Колупнул ложкой арбузную мякоть.
Послышался шум въезжающей во двор альпинистской базы машины. По звуку мотора, это был явно УАЗик. Хлопнули дверцы. Послышалось:
– Костя! Ну, наконец!.. Мужики, Леонов приехал!
– Константин Николаевич, помните, что я вам вчера говорил, что мы сегодня собирались…
– Ребята, потом, позже. Я скажу, когда буду свободен, – послышался голос Леонова.
Николай напрягся в ожидании: сейчас войдёт Костя, Серёга с Виталиком – и ему придётся опять встраиваться в ту реальность, из которой он два часа назад как бы выпал, – протекающую, пробегающую и пролетающую вокруг и мимо маленькой кубической капсулки – гостиничной комнатушки в посёлке Лучобе, на окраине Душанбе.
Голос начспаса вывел его из состояния полуанабиоза, которое пришло на смену отчаянью, когда они переступили порог душанбинского морга, куда внесли Люсино тело, завёрнутое в палатку и перетянутое сплетённой в «гамак» верёвкой. Люсю положили на плиточный пол. Серёга с Виталиком начали распутывать узлы верёвки. Санитар-таджик что-то спросил у Николая. Не расслышав и не поняв вопроса, Колька поднял глаза, поводил у его носа пальцем:
– Только не надо!.. Понял?
Санитар вряд ли сообразил, чего «не надо», однако согласно кивнул и отошёл, заглянув в Колькины глаза. Горячев вдруг представил, как санитары разворачивают палатку, снимают с Люси изодранную камнями салатного цвета пуховку, тёмный свитер, футболку, ботинки, облегающие брюки из эластика, кладут на секционный стол для осмотра и описания смертельных травм, потом перекладывают на каталку и увозят в холодный подвал, к мертвякам… В иное царство-государство, откуда нет уже возврата, откуда никто ещё живущим не прислал весточки, не подал знака. В небытие.
