Читать онлайн Вячеслав Морозов - Стрингер

Тёмно-серебристая туша самолёта Ан-12, описав после взлёта восходящую дугу, легла на курс, добирая недостающие сотни метров по вертикали и недостающие километры до точки выброса десанта. Ровный гул турбин убаюкивал. Слегка потряхивало. Облачность осталась внизу. В иллюминаторе проплывала привычная серо-молочная взбугренная поверхность облаков. Ребристый алюминиевый пол трясло мелкой дрожью. В полумраке самолётного чрева перед Николаем Горячевым тянулся противоположный ряд сидящих товарищей, схожих обликом, позой, снаряжением, и поэтому сейчас выглядевших массой. Внизу, на земле, в казарменной солдатской жизни – это каждый наособинку, скроенный и сбитый на свою колодку, со своим характером, привычками, изъянами, достоинствами, со своим сроком службы за плечами – «деды», «салаги», «черпаки»… А тут, как в строю или на марше, – масса. Ушанки завязаны под подбородком, руки в коричневых байковых трёхпалых рукавицах – на запасках, на плечах – лямки основного парашюта, от которого за спиной тянется к тросу, протянутому вдоль бортов самолёта, серый вытяжной фал, защёлкнутый на тросе карабином. Правда, кто в валенках, а кто в сапогах. В сапогах, в основном, старослужащие. Командир роты не стал настаивать: «Чёрт с вами, мёрзните на здоровье, кому хочется. Старшина, а молодым всем выдать валенки. Командирам взводов – проверить!»

С одной стороны он, конечно, прав. Морозец сегодня чувствительный, как сказал москвич Витька Мазуров на утренней зарядке. Построение на плацу, марш-бросок к парашютному складу, загрузка парашютов в КрАЗ – тут «малое стояние», движения больше, ноги почти всё время в работе. Потом на машинах – на взлётное поле. Тут комфорта мало. А дальше – ожидание своей очереди на погрузку в самолёт. Построение, подгонка лямок, последние проверки – это всё больше топтание на месте. Тут о валенках бы и вспомнить в самую пору. Последние полчаса рота сидела в ряд на краю аэродрома, опустившись на снег и опершись спинами на парашюты. Курили, балагурили. Мимо, поскрипывая снежком, проходили на посадку в колонну по два счастливчики из других рот и дивизионов. Валерка Курицын, земляк, механик-водитель БМД, махнул приветственно рукой, проходя мимо:

– Привет комиссару Микловану! Давай с нами, пристраивайся.

«Миклованом» Кольку Горячева прозвали за внешнее сходство с каким-то киногероем из венгерского боевика: высокий, подтянутый, подбородок с ямочкой. Прозвище утвердилось после стрельбы по мишеням «бегущий кабан» и «бегущий олень», когда Колька срезал их двумя короткими – в два-три патрона – очередями из АКМС [1]. Говорят, что киношный комиссар Миклован тоже бил без промаха. Сам Николай фильмов про его подвиги никогда не видел.

В брюхе самолёта был всё тот же «дубарь», что и на аэродроме, но лёгкое напряжение, пришедшая собранность, готовность к прыжку слегка подогрели кровь и загасили дрожь. Ноги, правда, как замёрзли – так и не отходили, несмотря на суконные портянки. Колька надел сапоги вовсе не для форса (офицеры вон – тоже все в сапогах). Год назад, в феврале, вот так же они прыгали где-то под древним городом Изборском. Но то ли лётчик не рассчитал силу ветра, то ли ветер внезапно усилился, только вынесло их на пашню – на окаменевшую зябь, как раз на взлобок, с которого февральская падера смыла снег почти дочиста. Приземлился, сгруппировавшись по всем правилам, но правой пяткой угадал-таки в гребень борозды. Боль жгучей стрелой пронзила ногу. Думал, не добежит до пункта сбора. Позже рентген показал, что трещинка в пяточной кости совсем небольшая. Оно и правда, вскоре заросло, как на собаке, но порой на строевом прохождении, когда перед трибуной с высоким начальством надо было как следует «влупить», он правую ногу придерживал – что-то внутри, похожее на предохранитель, срабатывало, как бы напоминая: «А помнишь, как ток от пятки до темечка жогнул? Сейчас опять шибанёт!..» Пробовал для самоуспокоения отбить на плацу чечётку – ничего, не болит. А как доходило до строевого смотра или, как сейчас, до прыжков – нет, уж лучше поберечься. Каблук при приземлении надёжнее. У валенок разве подошва? Полсантиметра валяной овечьей шерсти – это не защита, это всё равно, что босиком выпрыгнуть на асфальт со второго этажа.

«Гау-гау-гау…» – не самолёт, а радио-няня: так и клонит в сон…

Зампотех вон и вправду кемарит. Прапорщик, лет двадцать уже в ВДВ, у него прыжков больше пятисот. Ему с парашютом прыгнуть – что со стула на пол. Прапорщик Нестеренко по кличке Коммунист. Называли его так и солдаты, и офицеры. Причём – без язвительности или издёвки. Прозвище своё он получил за принципиальность и часто повторяемую фразу: «Как коммунист, я должен сказать со всей прямотой и ответственностью…», напирая при этом по-украински на «о». Впрочем, Коммунистом солдаты за глаза называют его редко, чаще – Батька Нестер. Принципиальность и требовательность могли ему сильно навредить, но он был прекрасным технарём, справедливым командиром и, что важно, не имел службистских замашек. Прапор, зампотех, по годам – «полтинник» на горизонте, в генералы не метит… В ВДВ год за полтора идёт. Даже если уволят – молодой пенсионер, золотые руки. Такого хоть куда возьмут, на любое производство.

А вон майор Булин, замначштаба, тот всегда перед прыжком «переживает» – становится заметно суетливее, многословнее, непоседливее. Другими словами – места себе не находит. Сегодня, например, перед посадкой в самолёт:

– Р-р-рядовой Бабюк! Это называется – вы подогнали подвесную систему?

Боб ему – задрав голову в самое небо:

– Так точно, товарищ майоррр! А в самолёте ещё доподгоню. Кормят хорошо – кишкам в животе тесно, вот и ослабил малость.

– Подогнать сейчас же, и никаких – «в самолёте»! Каждый прыжок – это игра со смертью, а вы – хиханьки!..

Вспомнив этот эпизод, Горячев покосился на Булина. Тот сидел почти у самого люка, рядом с выпускающим, и через короткие промежутки времени орал ему что-то в ухо, стараясь перекричать гудение моторов. Выпускающий, майор Дундуков, спокойно и чуть устало, изредка кивал головой – скорее всего, из деликатности. «Игра со смертью» – надо же брякнуть. Ну, риск – сказал бы или там – объективная опасность, которую нельзя не учитывать. Зачем первогодков запугивать? Среди этих «першингов» есть весьма впечатлительные юноши. Буряк Мыкола, например, с Украины…

Полноватый, щекастый майор Булин сейчас выглядел очень забавно: крича в ухо Дундукову, жестикулировал, затем на короткое время замирал, поблёскивая выпуклыми карими глазами. Потом опять, словно вспомнив что-то важное и недосказанное, наклонялся к уху Дундукова, снова орал, и опять утихомиривался на какое-то время. Офицерская ушанка, стянутая шнурками под подбородком, комично обрамляла и без того заметные щёки майора, делая его похожим на хомячка из какого-то мультика. Аскетическое лицо Дундукова со стальным спокойным взором, весь его облик являл если не полную противоположность Булину, то, во всяком случае, нечто абсолютно другое – по-настоящему армейское, военное. Тогда, на аэродроме, Дундуков избавил Булина от унижения.

…Серёга Бабюк, скорый дембель, незаметно перевернул трёхпалую рукавицу наоборот, отдал честь и прорычал:

– Слушаюсь, товаррищ майорр! Только это не «хиханьки», а совсем наоборот – «хаханьки».

– От слова «хахаль», – добавил кто-то из строя, намекая на всем известную любовь Боба к самоволкам, неистребимую даже регулярными ходками на «губу».

Майор, переведя взгляд с хитрой морды Бабюка на его правую ладонь у виска, не понимая, видимо, как возможно отдавать честь большим пальцем наружу, прошипел:

– Р-рядовой Бабюк, как отдаёте честь… майору Советской армии?!

Боб тут же, не отнимая ладони от виска, сдёрнул рукавицу левой, демонстрируя, что честь он отдаёт по всем правилам.

– А почему, товарищ майор, «игра со смертью»? – решил выручить Боба Саша Джиоев, высокий плечистый осетин по прозвищу Князь. Придя в роту из учебки, он нахально и рискованно для ответной реакции старослужащих представился: «Ас-сэтынский коназ Александер Казбулатович Джиоев, потомок дрэвних аланов», съёрничав акцентом на первых двух словах, намеренно сыграв под «чурку». Говорил он по-русски без малейших погрешностей. – Нам, помнится, объясняли, что парашют – это лишь средство доставки десантника в район выполнения боевой задачи. Игра со смертью будет, когда гвардейцы начнут выполнять боевую задачу. – Он слегка нажал на слово «боевую».

Майор чуточку растерялся – и в это время, привлечённый балаганом в строю, подошёл заместитель комбата по строевой части майор Дундуков.

– То, что настроение у вас бодрое – это прекрасно, – начал он, сходу поняв, что происходит. – Но вы-то гвардейцы опытные, бывалые, а майор Булин обращает внимание прежде всего на молодых солдат осеннего призыва, что каждый прыжок для них – это экзамен и на смелость и на мастерство десантника. Тем более, для некоторых прыжок с Ан-12 – это первый прыжок в жизни, до этого они десантировались лишь с Ан-2.

Он окинул насмешливым взглядом стоящих десантников, усмехнулся:

– Сами ж пишете в своих дембельских альбомах: «Небо ошибок не прощает!». Вот эту простую истину вам и напомнил майор Булин. Так, рядовой Буряк? – повернулся он к долговязому сутулому первогодку.

Повернулся к нему и Булин – уже с иронической улыбкой на губах.

– Так точно, товарыщ майор, – хлопнул голенищами валенок Буряк и добавил с почтительной хитрецой: – Тильки я ще на дембель нэ собираюсь…

Строй грянул хохотом. Посыпались шутливые реплики. Не назрев, конфликт был исчерпан.

Николай пошевелил замёрзшими пальцами ног, снял рукавицы, по очереди проверил крепость тесёмок, которыми голенища сапог были привязаны под коленками. Всё в порядке. На больших учениях обычно непременно находились раззявы, которые забывали привязать сапоги или валенки, либо слабо завязывали тесьму, а динамический удар в момент раскрытия купола такой силы, что из обувки парашютиста просто вытряхивает. Словно мощная рука неведомого великана взяла тебя за шкирку и по-хозяйски встряхнула. До раскрытия парашюта, бывает, сносит воздушным потоком плохо завязанные шапки или незастёгнутые шлемы. Однажды, уже приземлившись и собирая парашют, Колька увидел, как в десятке метров от него рухнул с гулким стуком офицерский яловый сапог. На грех, неподалёку оказался начальник ПДП (парашютно-десантной подготовки). Схватив сапог, он пробормотал, глядя в небо:

– Антоновские яблочки… мать вашу! Лично «Золушке» вручу. Перед строем.

Однако торжественного вручения сапога перед строем не состоялось. Сапог, как оказалось, принадлежал старшему лейтенанту, который прыгал первый раз в жизни, поскольку чуть больше месяца назад перевёлся в ВДВ откуда-то из мотопехоты или войск связи. Пощадили гордость молодого старлея, не стали позорить. Об этом Горячев услышал от офицеров во время очередной укладки парашютов.

Переведя взгляд направо, в сторону кабины лётчиков, он увидел того самого Буряка – хитрого и расторопного жердяя, которого за избирательную угодливость и бытовую смекалку уже через три месяца службы старшина назначил каптёром. Буряк, перехватив его взгляд, улыбнулся и показал большой палец. Мол, всё в порядке, не трушу.

Николай прикрыл веки и склонил голову к запаске – вроде задремал. А сам вспомнил тот осенний случай, когда Мыкола Буряк немало повеселил свою роту, да и весь полк, пожалуй. Прибыл он в часть откуда-то «с-пид Сум», из какого-то «колгоспу», где успел немного поработать трактористом после окончания восьмилетки и СПТУ. Прибыл в числе первых новобранцев. Всё, как обычно: сдача вещей под роспись, баня, обмундировка, столовая, казарма. Часть дембелей уже отъехала в родные края, желторотики им не замена – словом, в это время взводы, роты, батальоны находятся в стадии внутреннего переформирования: замены количества на количество (тут всё поровну) и качества на качество (хорошее на хреновое). Привычный распорядок дня слегка нарушается, офицеры до полной укомплектовки своих подразделений имеют возможность расслабиться, поручив следить за порядком в подразделениях старшинам и сержантам.