Подвыпившие мужики на первом этаже басовито затянули “Владимирский централ”. Все притихли, переваривая неожиданно откровенные воспоминания монаха.
– А Игорь где был? – Сергея отпустило первым.
– В твоей комнате под присмотром родни. А после меня мы со слизняком саму Ольгу на процедуры устроили.
Монах смахнул пьяную сентиментальную слезу и хлебнул из фляжки. Посмотрел чуть замутившимся взглядом на обалдевшую от его признаний молодежь.
– Все спрашивают: «Кто назвал Кагана нашего славянским именем?». Я его назвал. У него еще два скандинавских есть. Одно из них тайное, чтобы порчу не навели. С именами как раз полный порядок, а вот с отчеством реальная проблема.
– Вы хотите сказать, что не молодая женщина всю жизнь мучилась, а тут раз и сын! – недоверчиво переспросил Руслан.
– Не знаю, сколько ей лет тогда было, но выглядела замечательно! Мелкая, а фигура восхитительная! И почему “за раз”? Я ее потом оттирал после Саркофага, и мы опять не удержались.
– Вы же говорили, что она Игоря любила.
– Говорил, любила. – Михалыч еще раз отхлебнул и спрятал фляжку под меховой безрукавкой. – Пока князь живой был, да Слава маленький, она домом занималась, а потом мотыляться стала по всей Руси. Даже в Царьград за море ходила. И меня гоняла. Я все думал: не от Саркофага такая активность? Или генетика? По рассказам, всем ее родственникам в заднице три ржавых гвоздя покоя не давали. Вот и Славка такой же получился. С детства носится. Как-то с ладьи в реку упал и захворал. Очень сильно разболелся. Мы сидели над ним ночами. Выхаживали. И я спросил у нее: «Мой?». Она так жестко посмотрела, глаза свои темно-зеленые сузила и говорит: «Нет!». И пришлось мне опять в бега подаваться.
– А самому посмотреть?
– Саркофаг с ДНК не работает во избежание бесовских соблазнов, а другого оборудования у нас нет даже там. – Михалыч ткнул фляжкой в потолок. – Но я по этой же методике работал с кланом Афанасия. И результат очень положительный!
– А что, у толстопузов твои дети растут?
– Когда же ты свой поганый язык прикусишь! Для нормальных людей, повторяю: у них свои дети растут, но зачатые здесь с помощью Саркофага!
– Прям в твоей постели?
– Нет, Сережа, в твоей. Для москалей я прибор туда переставлял. – Михалыч попытался закрыть фляжку, но не докрутил колпачок и задумался. – Свенельд в Киеве, конечно, знает про Саркофаг и даже валялся в нем, но вряд ли в полной мере понимает его ценность. Кагану рано еще в него лезть. И не умеют они им пользоваться. И слизняка ни разу не видели.
– А княгине сейчас сколько лет?
Монах вздрогнул от почти прямого обвинения. Хлебнул.
– Да кто здесь считает свои годы? И для нее это хорошо. Потомки назовут Святой, а не “Старой”. Она все-таки Империю с нуля выносила.
– Вы же ее любите! Пригласите еще раз в Саркофаг.
– Только в песнях любовь бывает долгою. Каждый из нас такую суматошную жизнь прожил. Теперь она дряхлая старуха. Дорогу сюда не вынесет. В Киев такую бандуру тоже нельзя тащить. И ради чего? Старое тело еще можно как-то подлатать, а вот слетевшие с катушек мозги… – Михалыч встал, отряхнулся от крошек и навязчивых мыслей. – Руслан, переставь из своего меча батарейку в робота. Он и по хозяйству поможет, и охранять нас будет.
– Да они у меня уже на ладан дышат. Пусть Лешка из своего кинжала ставит.
– Быстро вы их посадили! Я чаял вашими мечами до руды докопаться. Ее за Свапой немерено, но глубоко. Ладно, разберемся. Вы мечи свои зря не передергивайте. Экономьте энергию. Батарейки и прочий хлам раньше лета не получим. – Михалыч прислушался к бесконечной тягучей песне с низу, в которую вплетались и женские подголосья. – Мелодия еще более-менее, а слова свои напихали. Ладно, пойдемте, помянем павших.
