Джек сидел, уткнувшись в исписанный блокнот, глаза бегали по цифрам, схемам и протоколам, словно пытаясь разглядеть за ними будущее. Его плечи были напряжены, но взгляд оставался твёрдым и пронзительным. Он не жаждал славы и признания; ему было нужно лишь одно – понять. Понять, почему в мире, существующем по чётким законам, возникло нечто, бросающее вызов самой сути вещей.
Лиза сидела напротив, разложив перед собой стопки пожелтевших от времени газет, папки с вырезками и документами, старые справочники и архивные распечатки. Её волосы были уложены в небрежный узел, а под глазами залегли тени бессонных ночей, но она не замечала этого в попытках найти среди них подсказку из прошлого.
Иногда, в редкие минуты передышки, Джек поднимал глаза и смотрел на неё. Лиза, не замечая этого взгляда, водила пальцами по краю чашки, в которой давно остыл кофе. И в эти мгновения – эфемерные, будто искры – он чувствовал с почти пугающей ясностью, как многое стало зависеть от неё. Не только благодаря камере в её руках. Её интуиция, её вера в смысл происходящего – тоже стали частью их пути.
Он хотел сказать что-то важное. О том, что он просыпается по ночам в холодном поту, чувствуя, будто за Дверью – не просто другой мир, а что-то, способное изменить его до неузнаваемости. Что можно быть храбрым – и всё равно бояться.
Но слова были слишком большой роскошью для таких простых, тихих вечеров. Он просто улыбался ей. Усталой, тёплой, настоящей улыбкой. Лиза ловила его взгляд и улыбалась в ответ – с благодарностью и, не нуждающемся в словах, пониманием. И в этом молчании между ними рождалась Тишина перед великим шагом.
А за окном темнело. Площадь постепенно погружалась в ночной мрак, нарушаемый лишь шорохом ветра в опавшей листве.
А Дверь всё так же стояла на своём месте. Безмолвная. Чужая. Ждущая, когда её, наконец, решатся открыть.
***
Том, с присущей ему железной дисциплиной бывшего морпеха, превратил лесную окраину Мейвилла в тренировочный полигон. Под пологом высоких сосен, среди щебетания птиц и далёких отголосков города, он проводил ежедневные тренировки слаживания команды. Здесь, в пропитанном смолистой хвоей и парной землёй, воздухе не было места романтике. Только практика. Только подготовка. Только совершенствование навыков.
На широкой, утоптанной их шагами, поляне, участники экспедиции учились быстро ставить палатки, маскировать лагерь, ориентироваться по звёздам и тактике действий в условиях возможной угрозы. Том с самого утра был в движении – в чёрной футболке, плотно облегающей тренированную фигуру, и с армейским ножом на поясе. Его движения были выверены, точны, как у человека, для которого выживание давно стало рефлексом.
– Я не в восторге от того, что мы идём туда вслепую, – сказал он в очередной раз, стоя у сваленных в кучу влажных веток, из которых ученики тщетно пытались извлечь огонь. Его голос, ровный, без резких интонаций, был твёрд как сталь. – Но у нас нет выбора. Мы должны быть готовы ко всему. За порогом может быть другой климат, другая гравитация; чёрт побери, может потребоваться даже иная логика поведения. Я не прощу себе, если кто-то из вас пострадает из за незнания элементарных основ.
Он опустился на одно колено, поджёг тонкую щепку, подложил её под тщательно приготовленную растопку, и вскоре из под его рук вырвался язык пламени – непоседливый, яркий, как знак силы природы, подчинённой несгибаемой воле, оживив лицо Тома отблеском золотистого тёпла. И в этот миг Джек, стоявший неподалёку, увидел в нём не просто сурового бывшего солдата. Он увидел мужчину, знающего истинную цену ошибки и не позволяющего себе демонстрировать страх, но теперь Джек знал: им двигает боязнь потерять кого-то из команды.
