Снаружи дети рисовали мелом на дороге странные фигуры, вдохновлённые узорами на поверхности Двери. Кто-то принёс переносной проигрыватель, и трескучий джаз срывался с пластинки, будто воспоминание о простом и понятном мире, уходящем навсегда.
На скамейке рядом с кафе сидела пожилая женщина с серым вязаным покрывалом на коленях. Её губы шевелились в тихой молитве, а взгляд, полный затаённой мольбы, не отрывался от тёмного прямоугольника Двери, будто женщина молилась не только за тех, кто собирался пройти внутрь, но и за сам город, за его прошлое и будущее.
У дверей кафе дежурил Мюррей Сальтр – тот самый городской чудак с фляжкой и вечной сигарой, торчащей из кармана рубашки. Он усадил рядом свою гончую Гектора, с обмотанной платком цвета выцветшего апельсина шеей.
– Пёс чует беду, – тихо сказал он, поглаживая Гектора по голове и всматриваясь в даль задумчиво и серьёзно. – И ещё – бобров. Но беду – в первую очередь.
Гектор, видимо, согласившись, зевнул, растянулся у ног хозяина и положил морду на лапы.
Ветер тихо прошелестел по площади, пробежал между столиками и палатками, зашуршал страницами брошенных на брусчатку газет.
А Дверь всё так же молча стояла посреди площади, исполненная зловещего величия. Но в её молчании был слышен зов, от которого невозможно отмахнуться. И каждый в душе понимал – скоро придёт время на него ответить.
***
Однажды вечером, когда закат окрасил небо в глубокий фиолетово-розовый, словно художник провёл по холсту последним мазком длинного дня, а кафе полнилось мягким светом, густым, как мёд, и тишиной, в которой слышалось только тихое позвякивание чашек, шелест бумаги да жужжание ноутбука, Лиза сидела у окна. Её лицо наполовину скрывалось в тени, а на столе перед ней лежала стопка заметок, диктофон и тетрадь с загнутыми уголками. Она задумчиво перебирала записи – словно пытаясь проникнуть за вуаль заключенных в них мыслей, воспоминаний и тревог.
Прохладный ветер раскачивал висящую над входом гирлянду из лампочек, отбрасывая на пол дрожащие тени. Со стороны площади доносился приглушённый шум лагеря, похожий на дыхание многоглавого живого существа.
– Джек, – тихо произнесла она, не отрывая взгляда от убористо исписанных листов, – может быть, эта Дверь как-то связана с древними мифами? Легендами? Что, если то, что мы называем «необъяснимым», просто знание, которое мы забыли?
Он сидел напротив, за столом засыпанным чертежами и схемами. Покачивающаяся над ним лампа подчёркивала морщинки усталости в уголках глаз. Он медленно поднял голову, уловив в её голосе не просто вопрос, а стремление понять.
– Когда имеешь дело с неизвестностью – ничего нельзя исключать, – признал Джек, глядя ей прямо в глаза. – Но я всё таки надеюсь найти объяснение, укладывающееся в логику. Пространственный сдвиг, временная петля… звучит менее поэтично, но всё же более разумно.
Лиза саркастически усмехнулась. Она верила, что истина может быть и рациональной, и сакральной. Что-то в Двери не поддавалось расчёту – и именно это её и притягивало.
В этот момент, как будто прочитав их мысли, Майкл Рид поднял голову от своего ноутбука. Его глаза были уставшими, как у человека, просчитавшего все варианты и не нашедшего среди них ответа.
– А если Дверь просто ведёт в другой мир? Что если за ней не какие-то чудеса или иной слой реальности, а… другая планета… ну или параллельная вселенная. Со своими законами. Со своей жизнью. И вполне может статься, что мы окажемся там незваными гостями.
