Профессор Вейр и Крис Кеннетт прижались друг к другу, кутаясь в тонкие плащи. Ни огня, ни одеяла – только слой соломы под ногами и дыхание, превращающееся в пар.
– Теперь я понимаю, почему римляне боятся ночных вылазок, – пробормотал Крис.
– Они боятся не холода. Они боятся того, что в темноте легко теряются границы между страхом и совестью, – ответил Вейр.
На рассвете к клетке подошли трое: центурион Мар Лициний и два легионера. Мар постучал по жерди копьем.
– Подъем. Легат ждет вас.
Путешественники вышли из клетки, дрожа от утреннего холода. Держались с достоинством, проходя мимо конвоиров и легионеров, которые с самого рассвета окружили клетку-тюрьму, разглядывая чужаков с любопытством и недоверием. По пути Вейр повернулся к центуриону.
– Позвольте спросить: зачем эта жестокость? Мы ведь не сделали вам ничего плохого.
Мар молчал некоторое время, затем сказал:
– В Паннонии я взял деревню. Почти все мужчины были убиты. Осталась женщина с детьми. Я… пощадил их. Потом ночью Глава семьи вернулся. Вот этот шрам – от его топора. Я не простил.
– И с тех пор вы верите, что варвары не заслуживают пощады? – спросил Вейр.
– Я верю, что Рим – единственный, кто может наводить порядок. Остальные – шум и дикость.
Подойдя к палатке легата, охрана отодвинула ткань входа. Внутри все было по-прежнему: ковры на песке, массивный стол с картами Иудеи, золотой кубок, миска с виноградом и ломтями сыра. За столом сидел Луций Флавий Сильва. Он не встал, лишь махнул рукой, разрешая войти.
– Садитесь. Если это в ваших правилах, – сказал он с усмешкой.
– Спасибо, – вежливо ответил Вейр.
– Итак. Вы говорите, что не шпионы. Но как объяснить, что вы появились в момент, когда судьба всей Иудеи решается здесь, у подножия этой скалы?
– Мы прибыли не случайно. Но и не по приказу мятежников, – спокойно сказал Вейр. – Мы из будущего. Мы ученые, исследующие прошлое.
Сильва усмехнулся.
– Значит, боги дали вам крылья времени. И вы решили, что Рим – подходящий предмет для изучения?
– Именно так. Потому что Рим – иллюзия, возомнившая себя вечной. Рим – это иллюзия порядка, возведенная на гордыне. И тем он и интересен – как наглядный урок: в его просчетах больше истины, чем в его победах.
Вейр продолжал:
– Вы прибыли сюда на двадцати кораблях. Из Италии – через Пирей, затем по дороге из Кесарии. Десятый легион шел под знаменами императора Веспасиана. Вы не сразу подошли к Масаде. Сначала подавили восстание в Иерусалиме. Вы убили тысячи людей, разрушили Храм. И только потом направились сюда. Это будет последняя крепость.
Сильва напрягся.
– Откуда тебе это известно?
– Я знаю, кем был Веспасиан и кем станет его сын Тит. Я знаю, что спустя сто лет Рим будет разделен. Что Траян придет с востока, а затем – Адриан построит стены, чтобы не пустить варваров. Знаю, что Константин сменит богов. Знаю, что последний император будет мальчиком, которого свергнет варвар по имени Одоакр. И знаю, что варвары разберут ваш амфитеатр Флавия5 на части. Из его бронзовых балок будут делать мечи.
Мар молча смотрел в землю.
Вейр на несколько мгновений умолк, затем перевел дух и продолжал:
– Ваши люди уже перестали сражаться за идею. Они грабят. Вы забираете хлеб, женщин, металлы. Ваши виллы полны рабов. Ваш сенат – игра. Рим стал машиной, в которой человечность – лишь сбой.
Сильва встал. Он медленно подошел к Вейру.
– И ты хочешь, чтобы я поверил в конец? В падение Рима?
