Перед домом – заросший бурьяном и крапивой двор. И массивные, кованые ворота, запертые на тот самый огромный чугунный замок. На вершине каменных столбов ворот сидели два замшелых каменных льва. Время и непогода стерли их черты почти до неузнаваемости, но выражение на их окаменевших мордах казалось Эмили не гордым, а… скорбным. Предостерегающим.
Она заглушила двигатель. Тишина, наступившая после урчания мотора, была оглушительной. Густая, тяжелая. Лишь шелест листьев на ветру да далекий крик какой-то невидимой птицы нарушали ее. Воздух был холодным и влажным, несмотря на летний день. Эмили вышла из машины. Земля под ногами была мягкой, сырой. Запах влажного камня, плесени, гниющих листьев и чего-то еще… сладковато-приторного, как увядающие цветы, ударил в нос. Она подошла к воротам. Ржавые кованые прутья были толстыми, холодными на ощупь. За ними виднелась заросшая тропинка, ведущая к крыльцу дома – каменным ступеням, почти скрытым под слоем мха и опавших веток.
Сердце бешено колотилось. Это не было восторгом. Это была смесь благоговейного трепета перед грандиозностью и возрастом строения и… первобытного страха. Дом дышал. Не метафорически. Она буквально чувствовала, как от него исходит волна холода и древнего безмолвия. Он был величественным в своем запустении. И бесконечно печальным. Казалось, стены вобрали в себя века одиночества, горя и тайн. Каждый темный камень, каждое разбитое окно, каждый клочок мха на крыше кричали о забвении.
Эмили достала связку ключей. Большой чугунный ключ был холодным и неудобным в руке. Она вставила его в огромную скважину замка. Металл скрипнул, заел. Пришлось нажать на ключ изо всех сил. С глухим, скрежещущим звуком, который разнесся по тихой поляне как выстрел, замок поддался. Эмили толкнула тяжелую створку ворот. Скрип железа был пронзительным, неестественным в этой тишине. Ворота открылись, описав дугу по заросшей траве.
Она сделала шаг внутрь. На территорию дома. Воздух здесь казался еще холоднее, еще неподвижнее. Тропинка к дому была едва видна. Справа и слева чернели провалы окон полуразрушенных построек, похожие на глазницы черепов. Она пошла вперед, к крыльцу. Камни ступеней скользили под ногами от влажного мха. Дубовая дверь дома была массивной, покрытой трещинами и следами от непогоды. На ней висел еще один замок, поменьше, но тоже внушительный. Эмили нашла подходящий ключ в связке – длинный, стальной. Вставила. Повернула. Замок щелкнул с неожиданной легкостью.
Она толкнула дверь. Дерево заскрипело на петлях, открывая черный прямоугольник входа. Запах ударил с новой силой: пыль, сырость, тлен, мышиный помет и все тот же сладковато-гнилостный оттенок. Темнота внутри была абсолютной. Эмили достала телефон, включила фонарик. Луч света, как хилое копье, вонзился во тьму, выхватывая завитки пыли в воздухе и краешек каменного пола.
Сделав глубокий вдох, Эмили переступила порог. Холод внутри дома был пронизывающим, как в склепе. Воздух стоял неподвижный, мертвый. Луч фонаря скользил по стенам: грубая каменная кладка, местами покрытая отслаивающейся штукатуркой. Она стояла в просторном холле. Слева угадывался арочный проем в другую комнату, справа – темный провал лестницы на второй этаж. Прямо – длинный коридор, уходящий вглубь дома. Повсюду – горы мусора, обвалившаяся штукатурка, обломки мебели. Паутина, как седая бахрома, свисала с потолочных балок. На стенах виднелись темные пятна сырости, тянущиеся вверх, как щупальца.
