- Ишь ты! А что ж на меня с дубиной кинулась, а не из лука пристрелила? – спросил Алёшка.
- Что я убивица какая? – она надула губы. - Всё ж живой человек…
Не успел Зарубин ничего ответить, как услышал оклик Степаныча:
- Алексей Борисович! Ты где?!
- Да тут я! – повернувшись на голос отозвался Алёшка. Заросли затрещали, и в тот же миг девчонка, отбросив саблю, сиганула к лошадке. Юркой белкой вскочив в седло, она помчалась прочь.
- Стой! - закричал Алёшка. – Звать-то тебя как?
Но всадница не обернулась, а стрелой устремилась к городу.
- Неужто упустил? – появившись из-за кустов, Степаныч взглянул на удаляющуюся фигурку. Заметив развевающуюся косу, воин округлил глаза. – Так, то девка!
- Девка, - кивнул Алёшка и, провожая взглядом незнакомку, улыбнулся. – Вот шальная!
- О как, – крякнул воин, удивлённо разглядывая товарища. - А с глазом что?
Ощупав скулу, Зарубин только теперь почувствовал боль.
- Ветку не заметил, - буркнул он. Признаваться, что бит девкой, вовсе не хотелось.
- Ветку? – недоумённо вскинув брови переспросил Степаныч. Заметив валяющуюся неподалёку дубину, он поднял её с земли и, быстро сообразив, что к чему, хмыкнул. – Ну, ну… Уж не эту ли? – спросил воин. С досады Алёшка потупился, а товарищ расхохотался. - Ай да девка! Ай да молодец! Ловко она тебя приложила! И кто ж такая?
- Не знаю. Но всё равно найду, - ответил воевода, стыдясь, что он - опытный разведчик так опростоволосился.
- Найди, найди. Может, она тебя ещё чем огреет, - потешался Степаныч.
Спорить Алёшка не стал, лишь смущённо почесав затылок, усмехнулся.
Выбравшись из леса, товарищи направились к городу и вскоре миновали кремлёвские ворота Серпухова.
Выспросив, где остановился князь Хворостинин, Алёшка поспешил к дядьке. Встретив племянника распростёртыми объятыми, Дмитрий Иванович порадовался его возвращению, но без вопросов о побитом лице не обошлось. Отшутившись, Алёшка, наконец, спросил:
- Так чего вызвал-то, Дмитрий Иванович?
- То не я. Князь Воротынский клич бросил. На совет позвал первый воевода, - пояснил Хворостинин. - Сам-то он засечную черту осмотреть отправился, вот дожидаемся прибытия.
Дом боярина Вишнякова напоминал растревоженный муравейник. Челядь суетливо сновала по господским хоромам и, оживлённо переговариваясь, торопилась выполнить очередное поручение. Тиун, деловито покрикивая, зорко следил за холопами, а сварливая ключница, заправляя на кухне, не прекращала сетовать на нерасторопность кухарки и её помощников. Все ждали дорого гостя.
- Баня готова? – вопрошал тиун. – А почему стойла для лошадей не чищены?
- Куда перепелов положил, остолоп? Ошпарь их сначала! – возмущалась ключница. - Да что ж ты скатерть серую тащишь? Новую! Новую неси!
Так получилось, что за главных в доме остались они: Аким Потапович и Софья Андреевна.
Будучи в дружбе с давними противниками царя - князьями Старицкими, боярин Вишняков в прошлые года попал под опалу. Находясь в ссылке, его жена скончалась от трудных родов, к сожалению, и новорожденный мальчик тоже прожил недолго. Борис Михайлович больше не женился, отдавая всю свою любовь восьмилетней дочери. Позже боярина простили, и он обосновался у засечной черты. Жизнь в семействе вроде наладилась: царь вернул ранее отчуждённое поместье, дом в Серпухове Вишняков поставил знатный, дочка подрастала, чего ещё желать для счастья? Но тут неизлечимая болезнь скрутила Бориса Михайловича, и уж три года минуло, как он покинул бренный мир. После его смерти опекунство над единственной наследницей Вишнякова взял на себя его друг и крестный девочки – князь Воротынский. Михаил Иванович не понаслышке знал, что такое царская немилость, и даже в трудные времена поддерживал товарища, а уж позаботиться о сироте считал своим святым долгом. Но поскольку князь находился больше в разъездах и в доме показывался редко, всем хозяйством управляли тиун и ключница.
