– А как о… гхм, проступках леди стало известно остальным?
Вряд ли кто-то добровольно прибегал каяться родителям, по крайней мере, не все точно. Да и леди Кариса кажется мне боевой девушкой, которая вместо слез скорее подаст в суд.
– По-разному. Кто-то вымаливал прощение у Артоны и священнослужительницы, а они не могут такое скрывать от родителей девушки. Кто-то обращался за медицинской помощью и лекари выявляли причину, опять же сообщая о ней родственникам. А кого-то рассекречивали их маменьки, очень хорошо знающие дочерей и замечающие странности их поведения.
– То есть я правильно понимаю, вы подозреваете своего будущего супруга в бесчестных поступках по отношению как минимум к пяти разным леди, верно?
– Все так, – покивала она.
– А что конкретно вас смущает? Вы подозреваете акты прямого насилия или какого-нибудь шантажа, благодаря которым виконт получал желаемое?
– Что вы! – замахала руками леди. – Если бы там было насилие, виконт сейчас не сватался бы ко мне, а прозябал в тюрьме. Я понимаю ваше сомнение и не рассчитываю на ответное понимание, но только представьте – этот человек обесчестил пятерых благородных леди, пусть и с согласия, но не взял ответственность ни за одну из них. Более того, обвинил свою любовницу во лжи и, что-то мне подсказывает, приложил руку к условиям ее содержание в монастыре.
Я-то как раз прекрасно все понимаю. С точки зрения этики мужик поступил отвратительно, здесь все барышни воспитаны на двух догмах: мужчин надо слушаться, и твоя жизненная цель – стать женщиной при муже. Так что ничего удивительного, что мелкопоместные цветочки очаровались виконтом и упали в его объятия, а если кто и хотел одуматься, то железные аргументы в виде мужской правоты не дали. Но это по моему мнению, человека-гуманиста, воспитанного на комфорте и попытке быть доброй к окружающим.
А почему эта леди так переживает о посторонних девицах, если сама убеждена в добровольности их поступков? Здесь не принято оправдывать женщин в случае потери девственности до брака, а Жозефина отчего-то остановилась и призадумалась.
– Давайте на чистоту, леди Паласс, что вас так пугает? – я цепко посмотрела в заплаканные глаза. – Вы ведь сами сказали, что вряд ли насилие имело место быть и другие девушки добровольно отдали свое сокровище. Так откуда страх?
Леди оторопело посмотрела на меня, закусила губу и содрогнулась в невидимой судороге.
– Я боюсь стать одной из них, – непрошенные рыдания вырывались из баронессы. – Боюсь, что тоже рано или поздно окажусь в монастыре по формальному поводу. Я знаю, это глупый страх, тысячу раз глупый, но что помешает моему будущему мужу выставить все так, будто я плохая жена, и упрятать меня в далекую божью обитель, а самому иметь возможность… продолжать свои деяния, прикрываясь обручальным кольцом? Леди Эдинтер, я вам клянусь, если вы хоть раз встретите этого человека и заглянете в его глаза, вы увидите там всех демонов ада, прикрывающихся любезной улыбкой.
М-да, а вот это уже серьезно. Я побарабанила пальцами по столу, раскручивая спираль вероятности будущего леди Паласс. Здесь упечь женщину в монастырь могут только родственники: родители, братья, дяди или муж. Для своих родителей девушка – актив, пока ею интересуются женихи. Как только она перестает быть им интересна – в том числе и потеряет девственность – как превращается в лишний рот.
