– А что такое Чистые Земли?
– Что христиане называют Небесами?
Чайки парили возле мачты недалеко стоящей лодки, и крики их разносились над тихой рекой. Глядя на них, Мика вспомнил Беллингэм: родительский дом, выходящий окнами на бухту, бумажные и ткацкие фабрики, изрыгающие клубы дыма в серое небо, осенний ветерок, несущий аромат сосны, шишки перечной мяты в «Мороженом» у Муди, пока Ливай флиртует с девчонками.
– Но где мы? Это же не Небеса.
– Мы в Хиросиме.
– С чего мы здесь застряли?
– Я слишком большой грешник, чтобы меня можно было определить куда-нибудь еще, – ответил Ода.
Фрэнк встал, взялся за фальшборт, глядя на реку.
– Я умер в ноябре сорок третьего от тифа.
– Меня убила жена, – отозвался Ода.
– Она тебя нарочно убила?
– Расскажи ему правду, Ода-сан.
Ода пожал плечами:
– Что такое правда?
– Жена Оды застала его в постели со своей сестрой. Она побежала в кухню за ножом и гонялась за ним по всему дому. Сердце Оды не выдержало перегрузки.
– Я ее сестре одолжение сделал. Ее никто не хотел.
– И вот чем для тебя это кончилось.
Ода прижал бутылку к груди.
– Зато у меня хотя бы сакэ есть.
– Когда ты умер, Ода? – спросил Мика.
– Давно. До войны еще.
До Мики вдруг дошло, что он может застрять здесь навеки, и от этой мысли стало страшно.
– А ты откуда, Мика?
– Беллингэм.
Фрэнк выпрямился:
– Беллингэм… штат Вашингтон?
– Ты знаешь этот город?
– Ну а как же. Я родился и вырос в Сиэтле. Про Джапантаун слышал?
– Ты американец?
– Не меньше, чем Бейб Рут, – улыбнулся Фрэнк.
Мика почувствовал, что Фрэнк нравится ему все больше с каждой минутой.
– А есть тут еще американцы?
– В смысле японо-американцы?
Мика пожал плечами.
– Нас таких тысячи.
– Правда? Они сюда переехали после Перл-Харбора? – Фрэнк с трудом подавил улыбку. – Что я такого смешного сказал?
– Ты говоришь так, будто мы – враги Соединенных Штатов. Мы – лояльные американцы. В Хиросиму мы приехали по разным причинам: посетить родственников, учиться в университете и так далее. И застряли тут, когда разразилась война.
Мика обдумал услышанное. Японские граждане в Биллингэме заявили о своей верности Америке как раз перед тем, как их сослали в лагеря. Он им не верил, но в устах Фрэнка те же слова воспринимались иначе.
– Отец возил нас с братом в Сиэтл смотреть на игру «Рейниеров» на стадионе Сикса. А после игры водил нас в один ресторан в Джапантауне. Говорил, что у них лучшая лапша соба.
– Название ресторана не помнишь?
– Описать могу. Тесно, запах пряностей. Ман… что-то такое.
– «Манэки»?
– Да, точно.
Фрэнк просиял:
– Я всегда там ел.
Ода покачался на ногах:
– А я японец из Японии. Настоящий японец, не пришлый.
– Ну вот, начинается.
Фрэнк завел глаза к небу.
– А свою историю расскажешь, Ода? – спросил Мика.
– Мою историю?
– Откуда ты? В смысле, что из Японии, я уже знаю.
Ода опустил глаза:
– Хочешь знать про меня?
– Конечно, отчего нет?
Ода собрал слюну и харкнул в реку. Нитка слюны повисла на нижней губе.
– Не знаю, зачем мертвым плевать. Не знаю, зачем мертвым нужно делать много такого, что мы делаем. Какая-то шуточка, которую Бог с нами играет. Попы обещали больше, чем вот это.
Мика выпрямился, прислонился спиной к стенке за бочкой.
– Попы?
– Ода был воспитан в христианстве.
– И вот посмотрите на меня теперь. Иисус ко мне не явился, пить со мной не стал. Был бы здесь поп, он бы со мной выпил.
Ода снова глотнул сакэ.
– Ты мне хотел свою историю рассказать, – напомнил Мика.
