– Так она твоими собственными деньгами показала нам кукиш, так, что ли? Ты, приятель, выходит, самолично подложил нам свинью... – потешался он. – Не по-дружески это, о, Невил.
Каннингем, нервно подергиваясь, как тряпичная кукла в уличном балаганчике, закричал:
– Что это значит? Над чем веселится Барлоу?
И Хэйвуд, не зная, грустить или радоваться, рассказал ему о деньгах, ссуженных Невилом вдове Фаррел. Услышав об этом Каннингем будто и вовсе сорвался с цепи...
– Как ты мог это сделать?! – закричал он. – Ссудить ей такие огромные деньги, не вызнав заранее, для чего они ей нужны. Мы ведь с тобой договаривались, ты помнишь: я женюсь на ней и позволю тебе нахаживать к Фаррел, пока она тебе не наскучит. А теперь что?
Барлоу и Хэйвуд, услышав о сговоре, помрачнели. В сердцах Каннингем выдал то, что, скорее всего, было тайной и для сторонних ушей не предназначалось.
Но Невил умел держать лицо даже при плохой игре.
– А теперь ничего не изменилось. Подумаешь, эта девчонка разжилась бумагой: для меня всё осталось по-прежнему...
– А для меня? Мне нужны её деньги. Да и женушка из неё вышла б отменная, всем на зависть. Я хочу её, Невил!
– Мы все хотим её, разве нет? – хмыкнул мужчина, поглядев на присутствующих приятелей. – И, конечно, способны переменить планы женщины, возомнившей себя умнее мужчин.
Каннингем подобрался.
– Ты что-то придумал? – заискивающе осведомился он.
– Есть маленькая задумка. Правда, рискованная, но зато, как мне видится, действенная... Вот увидите, госпожа Фаррел самолично запросится замуж, стоит привести её в исполнение!
Хэйвуд ощутил холодок, пробежавший по коже, и с тревожной заинтересованностью поглядел на хозяина дома. Каннингем и Барлоу, не менее заинтригованные, сделали то же...
Хэйвуд скакал по направлению к Лоджу, полный самых безрадостных мыслей. Мало того, что Невил с Каннингемом сговорились между собой, поделив Джемму, словно выигрыш в кости, так теперь ещё умышляли против неё, желая загнать девушку в угол. Он не мог не сказать ей об этом, не предупредить – ради старого друга он обязан был это сделать.
И не только ради него...
Ему делалось тошно от одной только мысли, что Невил или этот крысёныш Каннингем хотя бы пальцем к ней прикоснутся. И её такой дорогой ценой купленная свобода в итоге обернётся ничем...
Нет, лучше пусть остаётся вечной вдовой, чем достанется этим двоим. Мысль была, верно, эгоистичной, но утешительной для его влюбленного сердца...
Хэйвуд давно не был в Лодже и теперь, подъезжая к нему знакомой дорогой, испытал что-то похожее на ностальгию, от которой стиснуло сердце... Сколько часов они с Фергюсом провели в его мастерской за экспериментами со стеклом, сколько восторженных ожиданий и разочарований одновременно, сколько быстрых ударов сердца из раза в раз, когда легкие шаги Джеммы раздавались у них за спиной, и лицо друга расцветало улыбкой, а он едва удерживал маску вежливого приличия.
Сколько раз он мучительно представлял, как рыжие волосы девушки, разметавшиеся по простыне, гладят руки её немолодого супруга, и не только волосы – всё ее стройное тело – и она отдаётся ему.
Хэйвуд выругался сквозь зубы. Это были запретные мысли, он сам их себе запретил, но теперь, в свете новых событий, он всё чаще представлял рядом с Джеммой вместо Фергюса прочих мужчин, и тем самым изводил себя совершенно.
– Госпожа Фаррел, рад нашей встрече! – со всей искренностью произнес он, едва завидев ее в дверях холла.
