Артур отложил глянцевые листы. Его пальцы ощущали их искусственную гладкость. Он чувствовал не зависть и не презрение. Он чувствовал странную, почти клиническую отстраненность. Этот мир был ему безразличен. Богатство, слава, общественное мнение – все это было из списка вещей, которые не в его власти. Они были как погода – чем-то, что существует, но на что нет смысла обижаться или чему радоваться. Шум.
Он дошел до последних документов в папке. Копия страхового полиса с рядом нулей, от которого у обычного человека перехватило бы дух. Краткая сводка о членах семьи. Ричард, сын, агрессивно расширяющий семейный бизнес. Леонора, дочь, вышедшая замуж за незаметного профессора социологии. И Бренда, вторая жена, бывшая модель, почти на сорок лет моложе мужа. Ярмарка тщеславия, застывшая в ожидании, пока умрет старый король.
И вот король умер. И теперь нужно было определить, помогли ли ему или просто дождались, пока он сам сойдет со сцены.
Артур встал, собрал бумаги обратно в папку. Посмотрел на свою пустую, функциональную квартиру. Здесь вещи не пытались казаться чем-то иным. Стул был для того, чтобы сидеть. Стол – чтобы за ним работать. Кровать – чтобы спать.
Он взял со стола чемодан и папку. Он отправлялся в мир, где ни одна вещь не была сама собой. В мир знаков, симуляций и неврозов, выросших в тени горы ненужных предметов. Он отправлялся в Пионер-Ридж. И он чувствовал, что этот заснеженный элитный поселок был не просто местом на карте. Это было состояние ума. Очень больное состояние.
Снег начался без предупреждения.
Еще час назад небо над Пионер-Ридж было высоким и пустым, пронзительно-синим, каким оно бывает только в горах поздней осенью. Воздух был холодным и неподвижным, а солнце – белым, бессильным диском, который давал свет, но не тепло. Тишина стояла такая плотная, что можно было услышать, как опадает последняя сухая хвоя с вековых сосен, как щелкает остывающая на морозе кора. Пионер-Ридж, втиснутый в горную долину, словно в ладонь бога, замер в ожидании зимы.
А потом что-то изменилось. Невидимый переключатель щелкнул где-то над вершинами. Синева начала тускнеть, покрываясь молочной пленкой. Воздух пришел в движение – сначала легким, почти ласковым шепотом в верхушках деревьев, потом – долгим, заунывным вздохом, который пробежал по замерзшим лужайкам, взъерошив бурую траву.
Первая снежинка была одинокой и огромной, как пепел от сгоревшего письма. Она медленно, нерешительно планировала в неподвижном воздухе, прежде чем коснуться асфальта дороги и мгновенно растаять, оставив темное мокрое пятно. За ней последовала вторая, третья. Через минуту их были уже тысячи, а через пять – бесчисленные мириады. Это был не легкий, танцующий снежок из рождественских открыток. Это был серьезный, целеустремленный снегопад. Густой и отвесный, он падал так плотно, что казалось, будто сам мир распадается на белые частицы.
Очень скоро Пионер-Ридж начал исчезать. Сначала пропали дальние горы, растворившись в белой мгле. Потом утонули в ней дома на соседних улицах, превратившись в смутные, темные силуэты. Белая завеса сжималась, отсекая поселок от остальной вселенной. Мир сузился до границ видимости: ближайшее дерево, крыша соседнего дома, фонарный столб, чей тусклый желтый свет теперь казался последним оплотом цивилизации в наступающем хаосе.
Дома в Пионер-Ридж были построены, чтобы доминировать над природой. Огромные панорамные окна, широкие террасы, мощные балки из калифорнийского кедра. Они были крепостями роскоши, возведенными наперекор стихиям. Но сейчас стихия брала реванш. Снег не атаковал. Он просто наступал. Тихо, методично, неотвратимо. Он ложился на скаты крыш, превращая их в гигантские сахарные головы. Он забивал водостоки, цеплялся за оконные рамы, лепил уродливые белые наросты на спутниковых антеннах и каминных трубах. Ветер крепчал, и теперь это был не шепот, а вой. Он забирался под карнизы, свистел в проводах, швырял пригоршни колючего снега в стекла.
