Напротив Леоноры, через стол, расположился ее брат Ричард. Он был полной ее противоположностью. Он не искал одобрения – он бросал вызов. В его позе была демонстративная расслабленность, которая на самом деле была туго сжатой пружиной. Он крутил в пальцах ножку тяжелого бокала с красным вином, его дорогие часы с золотым браслетом поблескивали в свете люстры.
– Кстати, об активах, – произнес он, словно продолжая какой-то давний спор. Его голос был громче, чем требовалось. – Я сегодня говорил с ребятами из «Консолидейтед Текстиль». Они готовы продаваться. Дешево. Если мы войдем сейчас, то через год будем контролировать весь рынок домашнего текстиля на Восточном побережье.
Франклин поднял на него свои холодные глаза.
– «Консолидейтед» – это умирающий динозавр. У них устаревшее оборудование и раздутые профсоюзы. Мы не покупаем проблемы, Ричард. Мы создаем желания. Запомни это.
– Желания не купишь, если у людей нет денег на простыни, – парировал Ричард. – Времена меняются. Люди начинают считать деньги.
– Глупости, – отрезал Франклин. – Бедные всегда будут бедными. А богатые всегда будут хотеть показать, что они не бедные. Мы работаем для вторых.
Это была не дискуссия. Это был обмен ударами. И Франклин всегда оставлял за собой последний. Ричард поджал губы и сделал большой глоток вина, его взгляд стал жестким.
Рядом с Леонорой сидел ее муж Стивен, профессор социологии. Он единственный, казалось, не участвовал в этой битве. Он с ироничной улыбкой наблюдал за сценой, словно был на полевых исследованиях. Он отрезал маленький кусочек мяса, тщательно прожевал его, а затем тихо, но так, чтобы его услышала жена, прокомментировал:
– Поразительный пример потлача. Ритуальный обмен дарами с целью демонстрации иерархии. Индейцы квакиутль делали то же самое, только сжигали одеяла, а не репутации. Хотя результат, в сущности, тот же.
Леонора бросила на него испепеляющий взгляд, в котором читалось: «Замолчи». Но Стивен лишь пожал плечами и вернулся к своей тарелке, довольный своим маленьким интеллектуальным саботажем.
И наконец, в самом дальнем конце стола, напротив патриарха, сидела его молодая жена, Бренда. Она была красива той отточенной, дорогой красотой, которая является одновременно и товаром, и оружием. В отличие от остальных, она была абсолютно спокойна. Она не говорила ни слова. Она просто ела, пила вино и наблюдала. Ее глаза, внимательные и умные, беззвучно перемещались с одного лица на другое. Она была здесь чужой, аутсайдером, и это давало ей огромное преимущество. Она не была частью этой паутины семейных неврозов. Она была энтомологом, изучающим повадки странных, ядовитых насекомых, запертых в одной банке.
Снаружи ветер с воем бросал в окна пригоршни снега. Белая пелена становилась все плотнее, отрезая дом от мира. Но настоящая буря была здесь, внутри, за этим длинным полированным столом. И все ее участники знали: этот вечер, этот ужин – не просто очередной ритуал. Что-то должно было сломаться. Что-то уже ломалось. И тихий, методичный стук серебра о фарфор был похож на обратный отсчет.
