Звуки гармошки вновь обрываются.
– Играй, – требовательно говорит Лена, и странное дело – немец не проявляет и тени недовольства, как будто рядом с ним не маленькая пленница, а кто-то другой, более сильный, и солдат безропотно уступает свое право диктовать волю. Повинуясь ребенку, он подносит гармошку к губам и продолжает грустную песню.
О чем плачет его душа? О молодой ласковой женщине, о маленькой дочери, о том, что война никому не оставляет надежд…
Грустные мысли о безысходности естественным образом рождают дружелюбие и объединяют немецкого солдата и русскую девочку.
Друзья
Солнце почти подошло к зениту, когда Лена на четвереньках выбралась из-под ног Каурой, немолодой, спокойной лошади.
Девочке нравилась ее работа – убирать место привязи лошадей. Для детей, привлекаемых немцами к работе по уборке лагеря, это было самое спокойное и эмоционально привлекательное место. А для маленькой Лены – настоящая игра.
Сегодня на площадке стояло две лошади: мерин Щербатый и Каурая. Их нужно напоить и почистить. Рядом суетились Коля и Саша – ровесник Лены. Миша – интеллигентный, голубоглазый мальчик – старался держаться от лошадей на расстоянии, боялся их.
Мальчики привязывали к уздечкам животных торбы с овсом, меняли солому, выметали ольховыми вениками светло-рыжий помет, носили его в яму и прикрывали листвой.
Особенно тяжело ребятам давался забор воды из колодца. Ослабленные дети вдвоем еле удерживали шест, на одном конце которого был крючок для ведра, а на другом – противовес.
На крючок журавлика – так дети называли колодезное устройство – они вешали не тяжелое ведро, а легкий алюминиевый котелок из амуниции немецких солдат. Котелок плюхался в воду и, опрокидываясь, черпал ее.
Покачивая шест, дети приводили посудину в вертикальное положение, осторожно поднимали наверх, а затем переливали воду в ведро.
Наполнив ведро до половины, мальчики, задыхаясь от тяжести, несли его к привязи и поили лошадей.
Лена в это время ползала под ногами лошадей, выбирая помет, который не могли вымести братья. Девочка была такая маленькая, что могла, не сгибаясь, стоять под брюхом животного. Она совершенно не боялась их.
– Ну, Каулая, дай ногу, – пропуская букву «р», говорила она кобыле. – Лазве не видишь, я убилаю… – и маленьким кулачком тихо понукала лошадь по щиколотке.
Каурая, продолжая жевать, осторожно поднимала копыто и снова ставила его. Этого мгновения девочке хватало, чтобы сделать нужное движение.
– Хо-ло-о-шая-а!– почти пела девочка.– Тепель у тебя чисто… Лена, улыбаясь, гладила ноги и живот лошади, а та негромко фыркала с одной лишь девочке понятной признательностью.
Лена не ограничивалась одним лишь ползаньем под брюхом лошадей. Когда братья уходили за водой, она залезала в ясли и, поднявшись на носочки и озорно смеясь около фыркающей морды, заглядывала в расширенные зрачки лошади, прижималась лицом к ее лбу, гладила скулы… Такую вольность позволяли ей и другие лошади.
– Ну ты, Щелбатый! Скажи, здесь больно? – девочка осторожно трогала на морде коня шрам, спускающийся к верхней губе. – Сейчас я буду тебя лечить, только телпи…
Поплевав на ладонь, Лена осторожно размазывала слюну по шраму, а конь, пораженный чувствами ребенка, переставал жевать и замирал.
От шрама Лена переходила к глазам животного. Огромные, черные и глубокие зрачки завораживали девочку. Она внимательно разглядывала глазницу и, обнаружив в ней мошку, говорила:
