Вечером, накануне старта программы, я решила кутнуть. Это был один из тех диких жарких вечеров в Сиднее, когда ваш столик на открытой веранде бара то окружается толпой, то вновь пустеет… Представьте себе видео, поставленное на быструю перемотку: вот нас трое за столом, вот – шестеро, вот – пятнадцать, вот – двадцать пять, а теперь одиннадцать, затем шестеро, четверо; сигареты, пустые бокалы; мисочки с чипсами; лед слишком быстро тает в ведерке, и бутылки с вином плавают в теплеющей воде.
Все приехали домой на лето. Я гуляю по городу с Эриком, Ником, Патриком и Джоэлом. Мы в гостинице; затем – в какой-то арт-студии: пьем виски, сидя на огромных банках с краской. После мы в баре «Опорто» на сиднейском Бродвее. Три часа ночи. За соседним столиком мужчина соскальзывает на пол и лежит неподвижно, словно мертвый.
Меня по-прежнему тянет на хмельное веселье, однако теперь эта тяга вызывает множество вопросов. Должна ли я сидеть в «Опорто» в три часа ночи? Я гляжу на распростертого мужчину и с каким-то отстраненным испугом понимаю: меня саму от такого положения отделяет, наверное, всего одна рюмка. Мы с ним два сапога пара: оба торчим в баре среди ночи, жадно уплетая бургеры.
Еще в самом начале вечера – последнего перед долгим постом – я с полной, глубинной уверенностью думала, что никогда не смогу от этого отказаться. Я не хочу отказываться. Обожаю такие посиделки в компании дорогих мне людей, связанных долгой дружбой: талантливых, остроумных, каждый из которых – блестящая и яркая звезда в нашей плеяде.
Как было бы чудесно – именно чудесно, – если бы я умела вставать из-за стола в десять, когда вечеринка еще в разгаре. Но я всегда соглашаюсь на еще одну кружку, еще один паб, еще одну сигарету, еще одну стопочку в баре, еще один глоток виски, еще одно местечко неподалеку. Не могу остановиться, пока веселье не закончится.
Выйдя из «Опорто» и дожидаясь заказанную машину, я гляжу, как мимо несутся такси и бредут подвыпившие компании. Мне хочется как-то отделить себя от того мужчины, сползшего на пол. Конечно же, между нами есть разница. Завтра у меня начнется новая жизнь. Я освобожусь от ненужного балласта. Меня ждет не просто программа детокса, а моральное перерождение. Самобичевание. Аскеза. Искупительный огонь, в котором сгорит все, что я с собой натворила. Пожар останавливают встречным пожаром; так и я выжгу почву, чтобы после на ней появилась новая здоровая поросль. Я выйду из этого пламени, очистившись.
* * *
В действительности мне следовало бы не гулять, а готовиться к программе, постепенно сбавляя обороты.
Перед таким экстремальным курсом надо было в течение недели – а лучше двух – снижать потребление кофеина. А также алкоголя, мяса, сахара, фастфуда, да и еды вообще. Если бы я понемногу уменьшала порции, желудок успел бы сократиться. Специалист по детоксу, с которым я позже познакомилась в Таиланде, рассказал, что перед голоданием сажает всех пациентов на двухнедельную растительную диету – без белков и молочных продуктов. Это уменьшает шок, испытываемый организмом.
Постепенный переход в режим поста облегчил бы мне привыкание. Вместо этого мне предстояло почувствовать себя самолетом, начавшим резкое снижение с двухкилометровой высоты. Посадка ожидалась жесткая. Но такой уж я человек – до последнего не могу отказаться от удовольствий. В общем, в клинику я прибыла, как на самую настоящую, суровую детоксикацию для наркоманов и алкоголиков – с похмельем и с огромным стаканом крепкого латте в руке, решив не расставаться с любимым зельем до самого конца.
