Чем больше они отдалялись от старой княгини, тем больше волновалась девушка. Она вдохновенно рассказывала о том, как стоит наблюдать болезнь его дочери, какие симптомы должны вызвать особое беспокойство, что стоит делать и чего не стоит. Крайнов слушал вполуха, но не перебивал, понимая, что для нее это действительно важно и задумчиво изучал лицо новой знакомой.
— Что ж, я крайне признателен вам, Настя, за столь обстоятельный ответ и проявленную заботу к моей дочери! — спокойно и даже несколько устало произнес он.
Девушка свела брови и вдруг остановилась, вздёрнула подбородок, словно ища его взгляд.
— У вас ни разу не возникло ни одного вопроса или уточнения, Игорь Степнович. Вы хотя бы слушали меня?
— Обижаете, графиня! Как можно! — возмутился Крайнов.
Но девушка вовсе не раскаивалась в своих словах, напротив, она, кажется, ещё больше усомнилась в его искренности.
— Вы ведь позаботитесь о ней, как следует, не так ли? — строго произнесла она.
Крайнов застыл, потому что в этот момент на один короткий миг ему показалось, что она видит… Он был намного выше графини, но она подняла взгляд холодных глаз достаточно высоко, заставляя его внутренне напрячься и насторожиться.
— К чему эти вопросы, графиня? — раздражённо спросил он.
— Она боится вас: в тот день я почувствовала это! Она боялась не только этой процедуры, она боялась вас и того, что вы можете с ней сделать и со мной! Это кое о чем говорит мне, граф. Поверьте, я разбираюсь в этом! — с горечью добавила девушка.
— Что ж, должен признать, что Елена опасается моего гнева вполне оправданно: она знает, что я не переношу непокорности и упрямства! Дети, как, в прочем, и женщины, должны знать свое место!
— Неужели!? — возмущённо воскликнула девушка, высвобождая свою руку и отстраняясь от графа.
— Представьте себе! Отец — глава семьи, остальным следует подчиняться его воле, именно так воспитывали меня, и так я воспитываю свою дочь, Анастасия Сергеевна. Подобным образом поступают во всех уважаемых семьях!
— Ошибаетесь, в этом мире есть ещё люди, которые растят своих детей в любви и ласке, которые не боятся баловать их и не заставляют делать то, чего они не хотят или чего ужасно боятся!
— Полагаю, нет смысла продолжать этот спор! — проговорил граф, теряя контроль над собой.
— Но разве так можно! Вы любите свою дочь? — с дрожью в голосе спросила Настя.
Умом она понимала, что вмешивается не в свое дело, что и граф, и его дочь — это совершенно посторонние ей люди, но она не могла остановиться. С некоторых пор любую несправедливость Настя воспринимала особенно болезненно и остро.
— Она не моя дочь, — с желчью в голосе отозвался граф.
Девушка почувствовала, как кровь отлила от лица, она словно неожиданно поперхнулась ледяным морозным воздухом, испуг отразился на ее лице.
— О чем вы?
— Я почти два года был парализован и полностью недееспособен в определенном смысле, графиня, и уж точно был не в состоянии стать отцом этой девочки, однако я воспитываю её, как дочь, и не нуждаюсь в ваших советах! Вы сами понятия не имеет о том, что значит растить своих детей, но смеете делать мне замечания и обвинять в том, что я плохой отец! — голос графа казался ей полным злости, даже пугающим.
Настя не знала, как реагировать на его признание и грубость, она обхватила плечи руками и застыла, опуская взгляд и крепко закрывая глаза, пытаясь вернуть утерянное самообладание.
