Однажды, снимая с крюка ведро с водой, увидела грубую загорелую лапищу… Маша подняла глаза. На нее смотрело смеющееся лицо с большим шрамом от виска до подбородка и одним глазом. Второй руки у мужчины не было.
Девушка подхватила ведро и с ужасом, превозмогая боль в ноге, – «вихрем» как ей показалось, – понеслась к дому. Вдогонку услышала слова: «Как тебя зовут, красавица?»
– Что пыхтишь? – встретил ее брат. – Или за тобой медведь гонится?..
– Страшного мужика у колодца встретила… Почти как медведь. Испугал, – ответила Мария.
Брат посмотрел в сторону колодца.
Так это Сашка Гроза, сын Устиньи. Вон из того дома, что напротив. Ох, и лихой парень был до отправки на фронт… С войны вернулся обезображенный. Нечего его бояться. И пострашнее бывают… Война никого не красит.
Слова брата Машу успокоили. От страха не осталось и следа. Но самое неприятное ждало девушку впереди. В конце недели Сашка Гроза пришел к ее брату с бутылкой водки.
Увидев его входящим в калитку Маша встревожилась: зачем нелегкая принесла этого Медведя?
– А эта дура – золовка, – рассказывала Маша о жене брата, – обрадовалась. Кикимора заморская! Стелется перед ним: «Проходи, гостюшка дорогой…» Пока Маша пряталась в чулане, ее просватали. Вечером брат сказал:
– Слышь, Мария, Сашка тебя в жены зовет. Ты это, собирайся.
– Страшный он… Не пойду за него, – ответила девушка.
Реакция брата была суровой.
– И думать не смей! Замуж тебе пора. С лица воду не пить.
– И свой угол будет. И с нашей шеи слезешь, – радовалась золовка. – Ишо ногой топала, стерва!
За невестой Александр пришел в воскресный день, к вечеру. Брат вытащил из чулана заплаканную Марию.
– Бери!
Жених крепко сжал руку невесты и перевел через дорогу в родительский дом. Устинья, мать жениха, встретила молодых молча. Она оставила за собой кухню с большой русской печью, а сыну отдала светлицу. В ней стараниями Маши всегда был идеальный порядок и пахло свежевыстиранным бельем.
Свою зарплату на лесоповале, где Александр очищал поваленные деревья, он полностью отдавал жене, а пенсию оставлял себе и тратил на табак и водку. Изредка приносил жене в сером кулечке несколько леденцов.
Мария отстирывала на реке его штаны и рубахи, ставила на них заплаты, вела хозяйство. Закончив с домашними делами, шла к брату и помогала ему в работе по столярке: зачищала доски, красила, клеила… Среди инструмента и досок проходили лучшие минуты ее жизни.
Муж был с ней груб и часто жесток. Причиной тому – искалеченные войной тело и характер; понимание того, что миловидная супруга, наливающаяся с каждым днем красотой и силой, вовсе ему не пара; ревность оттого, что на нее заглядываются парни, и подозрение измены в его отсутствие.
Жена не беременела. О том, что детей у его не будет – в окопах были застужены детородные органы, – раненого солдата предупредили еще в госпитале. И это тоже бесило Александра. Страх потерять Марию гнал молодого мужчину ночью с делянки домой проверять свои подозрения. Если уйти с работы не удавалось, он являлся в конце недели туча тучей. Лоб и брови надувались от гнева, нос вздрагивал. Он весь кипел от злости.
– Ну, сука, натешилась в мое отсутствие! У-ух, – выдыхал он, поднимая тяжелую руку. Медленно отводил ее за голову и метил в грудь жены… Она пятилась, натыкалась на сундук, отползала в дальний угол, тихо плакала и жалобно повторяла:
– Саша… Сашенька. Ну что ты, род… ной… – Последняя часть слова сливалась со звуком – хрясь!
