— Луч — это сила! — кричал Леха, притопывая в такт речовки. — Луч — это класс! Любой снегоход он обгонит на раз!
— Господи! — сунув мобильник в карман, я приложил ладонь ко лбу и, не веря своим глазам, рассмеялся. — Что вы здесь делаете?
— Мы? — в неподдельном удивлении Митяй округлил глаза. — Не, нормально, Леший? — развел он руками и посмотрел на Камышова. — Мы тут, понимаешь, второй час мерзнем, а Рыжий еще и наезжает!
— Да не наезжаю я, — в два счета преодолел оставшееся до пацанов расстояние и, шутя, натянул Добрынину шапку на глаза. — Просто не понимаю, кто вас, обормотов, сюда пустил — заезд, закрытый же.
— Закрытый, открытый — какая разница? — Леха одарил меня своей фирменной, приторно-нахальной ухмылкой. — Главное — мы его не пропустили.
С Камышовым мы дружили с первого класса. Уже тогда для Лехи не существовало правил и запретов. Он внаглую открывал с ноги любую дверь, не заботясь о последствиях. Сын местного олигарха, Камышов ни в чем и никогда не знал нужды. Ни в чем, кроме любви. Наверно, поэтому всегда чудил не по-детски, лишь бы отец заметил, мать обняла. Моя полная противоположность. Красивый, как Апполон, успешный, дерзкий, он всегда мечтал о семье, а я завидовал его свободе и пытался научиться смелости. В одном мы были схожи — оба любили скорость. Но если я, как правило, летел вперед исключительно на зеленый и с оглядкой на знаки, то Камышов осознанно играл с судьбой по своим правилам. Гребаный солдат удачи, он даже не представлял, как боялись мы с Митькой однажды недосчитаться друга.
— Иди сюда, Леший! — глухо вырвалось из моей груди, но главное — результат: ударившись кулаками, в крепком рукопожатии мы сцепили наши ладони, а потом без лишних слов обнялись.
— Эй, че за фигня? — поправив шапку, Митяй со всей дури навалился на нас с Камышовым. — Обнимашки, и без меня? Так не пойдет!
Не удержавшись на ногах, все втроем мы рухнули в сугроб. Снег царапал щеки, забивался за шиворот и без спроса лез в обувь. Пальцы рук сводило от холода, а скулы — от бесконечных улыбок. Не замечая ни черта вокруг, мы хохотали на весь полигон, раскинув руки в стороны, рисовали ангелов, бросались снежками и что-то кричали. Зря нас в школе прозвали богатырями — прямо сейчас мы куда больше напоминали трех сумасшедших, на денек сбежавших из психушки. Но если счастье — это удел безумных, то мне отчаянно не хотелось становиться нормальным.
В то воскресенье мы вернулись в город лишь под вечер. Продрогшие, с сырыми ногами и шмыгающими носами, завалились в пиццерию возле школы. Пара кусочков «Гавайской», двойной раф и наш столик в самом углу — тепло медленно окутывало собой каждую клеточку тела, разговоры становились все тише, а слова — честнее. Мечты, сомнения, трудности — когда тебе семнадцать, порой кажется, весь мир против тебя, но если есть, кому выслушать и поддержать, то очередной шаг в бездну уже не так и страшен, правда?
Мы говорили обо всем. Митька о Варе. Леший об отце. А я, как главный зануда нашей троицы, об учебе, треклятом ЕГЭ и поступлении. Еще детьми мы думали пойти всем вместе на строительный. Потом, в классе седьмом, мечтали создать свою гильдию архитекторов. Чертили, воображали целые города. А прошлым летом все как-то резко развалилось: Камышову светила учеба за бугром, ну а Митяй, по уши влюбленный в Варьку, запросто изменил мечте — согласился попробовать свои силы на юридическом, лишь бы ни на миг не расставаться со Скворцовой.
