– Это Айгуль рисует? – наконец-то смог выдавить я, спустя почти двухминутное молчание.
– Да, – буркнул барыга, не отрываясь от записей.
– Откуда она знает, как выглядел разлом? Сколько ей лет?
– Двадцать четыре, – отозвался Камиль, убирая тетради. – Годик был, когда бахнуло. Так что формально она Катастрофу застала.
– Годик?! И с такого возраста она так хорошо всё запомнила?
Барыга фыркнул и, двигаясь вдоль своей стороны прилавка, подошёл ко мне. Я совсем не заметил, как утратил бдительность и выказал свою искреннюю заинтересованность картиной. Это было ошибкой. Теперь я вряд ли вообще уложусь в изначальную пару монет.
– Мама у неё хорошая рисовальщица была. Областной союз совета художников возглавляла. Видимо, талант в генах передался, а теперь она просто со слов стариков рисует.
«Похоже, помимо слов, она ещё очень верно понимает их эмоции…» – подумал я и добавил вслух:
– Чего же она с таким талантом помидоры на полки составляет?
– Потому что её семья мне должна, – хмыкнул барыга, покосившись на картину. – Они двадцать лет под нашим покровительством жили. Мой отец был сильно обязан её отцу. Наказал заботиться об этой «творческой» семье и уважать их жизнь. Я этого вообще не понимаю, за что их уважать? Сидят, нихрена не делают, а ты им и воду, и еду. И с домом помоги, и с ремонтом машины. И всё за просто так. А они тебе на день рождения стихи или мазню какую-нибудь… Но с недавних пор всё чуть-чуть по-другому стало. Я тут дела в порядок привожу, вот и пришло время долги отрабатывать.
– И что, хорошо получается отрабатывать?
Камиль довольно улыбнулся и вытер уголки рта.
– Пока не очень, но мы это скоро поправим.
С этими словами его глазки заблестели особенно маслянисто, так что я вполне догадался, что он имеет в виду.
– Что же её родные думают по этому поводу?
– Да ничего. Мать похоронили недавно. Неделю назад поминки были. Она перед смертью очень просила, чтоб я о дочери позаботился. Так что надо позаботится…
Я вновь посмотрел на картину. Полумрак угла и рассеянные блики от цветных стёкол лишь усиливали мистический эффект. Мне так и казалось, что мазки кисти словно оживают и находятся в каком-то непрерывном рябящем движении.
– Так, время выходит же. Давай, решай, берёшь воду или нет? – деловито поторопил меня Камиль.
– Да. Возьму воду и картину.
– Четыре монеты, – тут же выпалил барыга.
– Четыре монеты за глупую мазню, которой здесь не место, если я правильно помню? – попытался возмутиться я, в глубине души понимая, что уже проиграл этот торг.
Камиль прищурился и выразительно на меня посмотрел.
– Ты на неё так долго смотрел, хочешь сказать, она столько не стоит?
Он был прав. Картина зацепила меня настолько, что я даже не стал рассматривать другие представленные работы.
Я не очень верил в судьбу, предначертания и различные знаки. Но именно эта ситуация вынуждала меня прямо сейчас начать пересматривать свои убеждения. Ведь контур человека рядом с УАЗ-иком были явно моим. Да, собственного стального коня я не спутаю ни с каким другим. Вон даже тёмный мазок на капоте, как раз в том месте, где у меня реальное ржавое пятно и вмятина.
«Ну нет. Просто воображения разыгралось, – подумал я. – Мало ли сколько народу гоняет по степям на точно таких же машинах? Просто распространенный образ… Но почему именно здесь? Почему именно эта девушка нарисовала всё так реалистично? Почему я сошел с маршрута и уткнулся именно в этот посёлок? Почему я недавно поцарапал ногу, увидел указатель на ледник именно в этом месте, а не каком-нибудь другом? И, в конце концов, почему на картине этот человек держит в руке ту же самую шляпу, что сейчас находится у меня на голове?»
