Я чувствовала себя помешавшейся. Будто в наркотическом бреду видела, как подошла со своей кошмарной башней тетка Марикита, что-то несла про счастье, почитание мужа и взаимную любовь. Лицемерная стерва! Чмокала меня в щеку своими вымазанными губами, с еще большим жаром троекратно целовала моего новоиспеченного супруга. Скалилась, жеманничала, закатывала глаза. Потом были еще какие-то люди. Много людей. От чудовищного напряжения я почти не различала лиц. В голове шипел голос Марко: «Я запомнил твое молчание, София».
Я содрогнулась всем телом, когда прямо над головой раздался оглушительный колокольный звон. Марко ухватил меня под локоть и под неумолкающие аплодисменты поволок к выходу из церкви.
На паперти меня ослепило солнцем. Со всех сторон картечью посыпались пшеничные зерна вместе с традиционными выкриками, желающими счастья новобрачным. Псы Марко швыряли в толпу мелкую наличку и с довольными рожами наблюдали, как люди дерутся за монеты. Меня затолкали в тот же кабриолет, на котором я приехала, но теперь вместо тетки и моей дорогой Джинни рядом сидел мой кошмарный муж. Он приветствовал толпу, лениво подняв руку. Щурился на солнце и, наконец, надел темные очки.
Теперь я не видела его изуродованный глаз. Впрочем, я и не смотрела. Положила букет себе на колени и разглядывала цветы, словно никогда не видела. Не знаю, о чем я думала. Это был какой-то белый шум. Я даже не сразу поняла, что машина тронулась и уже выезжала с церковного двора. Еще немного времени, пока мы будем объезжать Кампанилу… Но время невозможно остановить совсем. Ночь неумолимо близилась, и я отчетливо понимала, что теперь ничто в целом свете не сможет меня спасти. Джинни говорила, что все можно перетерпеть. Но сейчас для меня это было не просто надругательством над телом. Чем-то большим, что я и сама не могла объяснить. Казалось, я перестану существовать, перестану быть собой. Стану безвольной тенью, которая живет в бесконечном страхе. Меня не будет.
Марко не любил меня — я прекрасно это понимала. Он не способен на любовь. Я ее и не ждала. Я ее не хотела. Осталось лишь надеяться, что игра в законный брак ему очень быстро надоест, и он вернется к своим шлюхам. Одна… Пять… Десять… Как можно больше, лишь бы он даже не вспоминал обо мне. Но это все потом, слишком далеко. Даже ребенок, получая новую игрушку, поначалу увлечен. На день или на час — не слишком важно. Это что-то вроде инстинкта. Я бы все отдала за жесткую монтажную склейку, вырезающую кусок из жизни.
— Ты решила унизить меня, София?
Я не сразу поняла, что услышала его голос. Ровный, тихий, равнодушный, и оттого пугающий до озноба. Я напряглась, замерла. Как сидела, опустив голову, так и не шелохнулась.
— Ты язык проглотила? — Он прошипел сквозь зубы, едва сдерживался. — Подними голову.
Голову подняла не я — какое-то первобытное звериное чутье, инстинкт самосохранения.
— Смотри на меня.
Будто под гипнозом, я подняла глаза. Видела собственное искаженное отражение в стеклах его темных очков.
— Ты вздумала унизить меня прилюдно?
Я едва разомкнула губы:
— Нет.
Ужасно боялась, что он схватит или ударит, но Марко внешне казался невозмутимым. Даже не забывал время от времени вскидывать руку, приветствуя людей.
— Я не спущу ни малейшей попытки пошатнуть мой авторитет. Тем более, тебе. Ты — моя жена. Ты не имеешь права идти против меня даже взглядом. Вдали от чужих глаз можешь делать что угодно, если осмелишься. Но если я замечу на людях хоть один скорбный вздох — ты пожалеешь об этом. — Он облизал губы: — Улыбайся. Мои люди должны видеть, что ты счастлива.
