Кабриолет опустился на землю. Марко вышел и предложил мне руку. Я не могла ее не принять. Думала, он схватит до ломоты, как в церкви, но все оказалось совсем иначе. Он даже не сжал пальцев и тут же отстранился. Он понимал, что я пойду за ним, как привязанная собачонка, потому что у меня нет выбора, и, кажется, наслаждался этим. Он давно снял свои темные очки, и теперь я снова видела его изуродованное лицо и прикрытый рассеченный глаз. И все равно не могла вообразить, что отныне буду видеть это ужасное лицо ежедневно.
Мы прошли к столу. Здесь собрались самые приближенные люди моего мужа. Все, как один, отпетые мерзавцы, которые, не раздумывая, хватаются за нож или пистолет. Они по-свойски обнимали своего патрона, хлопали по спине, жали руку. В мою сторону лишь учтиво кивали, и я буквально кожей чувствовала стену, которая мгновенно вырастала между мной и этими мужчинами. Для них для всех я перестала быть женщиной — теперь я была женой их главаря. Чем-то, чего лучше никак не касаться. Меня будто вычеркнули.
Я опустилась на свой стул, даже не поднимала головы. Маленькая ледяная ручка Джинни юркнула мне на колени, поймала мою ладонь, легонько сжала в знак поддержки. Джинни чуть склонилась, чтобы это не бросалось в глаза:
— Ты как? — шепот был едва различим за гудением ансамбля и гулом голосов.
Я едва заметно кивнула:
— Хорошо. Все хорошо.
Но хорошо не было, и она это прекрасно понимала. Сжала мои пальцы еще сильнее:
— Он разозлился?
Я даже усмехнулась. Прекрасно поняла, о чем она — о молчании в церкви.
— Да.
— Сильно?
Я снова усмехнулась:
— Разве это теперь имеет значение?
И тут влезла тетка Марикита, которая вдруг решила прочитать мне нотацию о почитании мужа. Но наш разговор она не могла слышать — просто совпало. Она была пьяна в задницу, едва ворочала языком. Ее кошмарная башня покосилась, съехала набок, цветы давно завяли и повисли тряпками. Рядом с ней сидел один из людей Марко. Поджарый мужик лет пятидесяти в расстегнутой до пупа черной рубашке. Но смотрел на нее осоловелыми глазами так, словно толстуха была королевой красоты. И та от меня отстала. Кажется, спать сегодня она будет не одна…
Джинни забрала с моих колен букет, поставила в фужер на столе:
— Поешь, Софи. Ты ведь с утра ничего не ела. Так можно заболеть.
Она, не спрашивая, положила мне в тарелку какой-то яркий салат и кусочек печеного мяса.
— Ешь. Мясо очень вкусное.
Я взяла, было, вилку, но поняла, что попросту кусок не полезет в горло. Отложила прибор:
— Не могу.
— Надо. Голова закружится.
Джинни была права — я уже неоднократно замечала перед глазами серебристые «мушки». И втайне надеялась упасть в обморок. Может, тогда сегодня меня оставят в покое. Но, тут же, осознавала, что наступит завтра. А потом — послезавтра. И так до бесконечности. Можно будет сойти с ума уже от одного этого ожидания. Лучше покончить единым разом, чтобы все это скорее осталось в прошлом. И будет даже лучше, если я буду измотана. Так будет безразличнее.
Я буквально кожей почувствовала, что мой муж подошел и стоит за спинкой моего стула. И внутри все съежилось. А если он не хочет ждать ночи? Если решил увести меня прямо сейчас?
Краем глаза я заметила, что он подошел к стулу Джинни, положил руку ей на плечо. Нарочно сказал так, чтобы я услышала:
