Я замерла:
— И?..
Джинни снова улыбнулась, на этот раз искренне:
— Под ее левой ногой есть щель. Туда хорошо заходит сложенная вчетверо бумажка. Я уже проверяла. Как склонишься ноги целовать — так мою вытащишь, а свою вложишь. И никто не заметит. И мы будем все знать друг о друге.
Я тоже улыбнулась, старалась, чтобы выглядело искренне. Но не слишком разделяла оптимизма Джинни. Я не могла угадать, как все сложится, и вполне допускала, что Марко может меня вообще не выпустить из дома. Даже в церковь. Но сейчас это меня не слишком волновало. Все это казалось таким далеким. В отличие от сегодняшней ночи. Я думала только об этом.
Я снова посмотрела на подругу:
— Это очень больно?
Она все поняла без пояснений. Растерянно пожала плечами:
— Когда как. У всех по-разному. Бывает, можно и вообще толком не заметить.
— Говорят, когда любишь, это не больно. А когда нет…
Джинни поцеловала меня в плечо:
— Зачем ты думаешь об этом? В любом случае, это всего несколько минут. Несколько минут можно пережить. А потом будет намного проще.
Я кивнула, но лишь для того, чтобы замять разговор. Джинни хорошая, преданная, добрая. Но она никогда не сможет понять мой страх. Она никогда не будет на моем месте.
Я вздохнула, выпрямилась:
— Пойдем. Они не отвяжутся.
В доме было полно народу. Меня швыряли из рук в руки. Я словно была легкой щепкой в бурном ручье. Лица, лица, лица, непрекращающийся гомон, смех. Все, кроме тетки, уже начали пить на радостях. Голоса становились громче, смех развязнее. Воздух пропитался парами алкоголя. Чтобы не сойти с ума, я все время высматривала в толпе Джинни, держалась взглядом за ее лицо, как утопающий за спасительную соломинку. Видела ее черные азиатские глаза, и становилось чуть легче. Я тоже хотела выпить вместе со всеми, хотя бы глоток ликера, но мне не позволили. Оказалось, Марко запретил. Он не хотел, чтобы я была пьяной. А мне захотелось кричать от отчаяния. Я мечтала напиться до беспамятства, чтобы пережить сегодняшнюю ночь.
Меня таскали, словно куклу. Для начала засунули в ванну, и чужие руки старательно терли мою кожу до красноты, будто хотели доскрести до костей. А мне впервые было плевать на собственную наготу. Я даже не задумалась об этом. Сидела, как замороженная, будто все это время силилась проснуться. Под хор тупых полупьяных советов Люсинда сушила мне волосы и укладывала в прическу. Простой пучок на затылке, несколько выпущенных волнистых прядей. Потом разложила косметику и что-то старательно мазала на моем лице, прикусив кончик языка. И мне снова было плевать.
Одевали меня тоже всей толпой. Тетки охали, громогласно выражали свой восторг и беспрестанно пили, с тонким хрустальным звоном чокаясь маленькими ликерными рюмочками. Если бы не Джинни, я бы не вынесла.
Наконец, Падма и Тина, теткины закадычные подружки, несмотря на очень смуглую кожу багровые от жары и выпивки, выкатили узкое высокое зеркало в железной раме, чтобы я могла посмотреть на себя. И все разом заткнулись, точно сговорились. Казалось, даже перестали дышать. Джинни всегда за глаза называла их всех суками. Сейчас мне хотелось это выкрикнуть. Суки! Каждая старалась к чему-нибудь приложить руку, чтобы не остаться в стороне, будто Марко это как-то узнает и оценит. Да каждая из них, включая тетку, с радостью легла бы перед ним и раздвинула ноги. Вот только все они ему не нужны… старые шлюхи!
