Поначалу медленный ход кабриолета казался спасительным. Он неспешно полз в гору, к церкви, а потом это превратилось в настоящую пытку, будто тянули жилы, высасывали кровь. Теперь я хотела, чтобы все закончилось единым разом. Весь сегодняшний день.
Вся дорога, по которой я ехала, была украшена безвкусными гирляндами, аляпистыми бумажными цветами и флажками, натянутыми над улицей с крыши на крышу, блестящей мишурой. Порой меня встречали забористыми гитарными аккордами или фальшивой тягомотиной аккордеонов и скрипок. Люди кричали, смеялись, веселились. Несмотря на ранний час, многие уже были изрядно пьяны. На перекрестках и в проулках виднелись накрытые столы и ящики с выпивкой, щедро составленные друг на друга. Марко не поскупился на угощение. Конечно… свадьба хозяина Кампанилы и Черной скалы. Редкое событие.
Кабриолет плавно вырулил на церковный двор, запруженный людьми. Все они будут приглашены на праздничный обед. А самые почетные гости, разумеется, ждали в церкви. Разряженные в пух и прах, само собой, еще трезвые, как стекло. Марко не допустит такого кощунства в святых стенах. Потому и тетке пришлось терпеть.
Джонатан подал руку, и мне пришлось опереться, чтобы выйти из машины. Глаза слепило летним солнцем, белый камень церкви почти светился, горел в его лучах. Я шла к паперти вслед за теткой. Позади семенила Джинни. В ее тонких смуглых руках тоже был букет.
Мы вошли в притвор. Тетка оглядела меня цепким взглядом, нервно поправила вуаль. Оскалилась испачканными красной помадой зубами:
— Ну, все будет хорошо, девочка моя. Ты все знаешь. Как начнутся первые аккорды — ты за детьми идешь по проходу к алтарю, где ждет жених. — Она повернулась к Джинни и погрозила пальцем: — Смотри за ней! Чтобы все было хорошо. Поняла?
Джинни с неохотой кивнула:
— Поняла.
Тетка поправила свою кошмарную башню на голове, воинственно и громко выдохнула и просочилась сквозь двери — занимать почетное место в первом ряду. Как самая близкая родственница.
Мы с Джинни переглянулись, но обе молчали. Слова были не нужны. Она лишь снова сжала мою руку, будто каким-то магическим способом хотела передать мне свои силы. Наверное, мы бы долго так простояли, если бы не оглушительные звуки органа. Мы обе вздрогнули, но времени больше не дали. Я опустила голову, с ужасом наблюдая через тонкую вуаль, как ширится полоска света, как усиливается звук. Джинни пришлось легонько толкнуть меня в спину, чтобы я пошла.
Я едва переставляла ноги, шагая по разбросанным лепесткам, которые раскидывали из украшенных корзинок две маленькие черноволосые девочки. Боялась поднять глаза и посмотреть вперед, чтобы не видеть своего кошмарного жениха. Но смотреть пришлось. И придется впредь до конца жизни. Уже ничего не исправить. Или у меня все же есть мое слово? Слово, которое дает сама церковь?
Я никогда не видела Марко таким. В новехоньком отглаженном сером костюме, белоснежной рубашке. Но мне казалось, будто эту одежду нацепили на разъяренного павиана или оборотня. И его лицо, изуродованное шрамом, стало на этом лощеном фоне еще кошмарнее. Еще заметнее. Еще смуглее, точно закопченное. Он существовал абсолютно отдельно от этого претенциозного костюма, купленного, явно, на «той» стороне. Немногим лучше выглядел и его правая рука Криспин, бывший сегодня шафером. И то лишь потому, что рожа целая.
