Валерия сидела в кресле у письменного стола. Невысокая, собранная, с той усталой грацией, что появляется у тех, кто уже видел невозможное – и вернулся. Её взгляд был обращён не на экран компьютера и не на чашку остывшего кофе, а на штурвал.
Он лежал в центре стола, как сердце другого мира. Искусная инкрустация меди и латуни, затейливая резьба, лёгкий отблеск – будто артефакт из сказки или сна. Но Валерия знала: это не иллюзия. Это якорь и парус, ключ и компас, упрямый пульс временного пространства.
На его ободе – гравировка.
TEMPUS DOMINARE.
Повелевай временем.
Пальцы легли на эту надпись. В груди кольнуло. Пространство будто вздохнуло.
И тут же – образы. Петербург. Каменная набережная в утренней дымке. Пётр, молчаливый и гигантский. Резкий запах чернил. Скрип пера по карте. Крики на верфи. Всё это – не прошлое. Это опыт. Это долг.
«Ты ведь знала, что это не конец», – сказала она себе вслух.
Её голос, обычно чёткий и волевой, теперь звучал мягче. Она встала. Медленно, по-военному точно, начала собирать снаряжение.
Шкаф открылся с характерным щелчком. Там – всё готово.
Сумка: армейская, потёртая, проверенная временем. В каждое отделение ложился не просто предмет – часть стратегии: антисептики и антибиотики, астролябия и телескоп, планшет, автономный навигатор, радиостанция. Даже простой фляжкой воды она не пренебрегла. Всё должно быть на месте. Там, куда она направлялась, не было права на ошибку.
На столе остался только дневник. Её второй штурвал. Открытая последняя страница…
Раньше она была пустой. Теперь на ней – строки, которых она не писала.
«Если вернёшься – найди меня в 1709-м под Полтавой.
Шведы идут на юг.
Россия в опасности.
– Пётр.»
Она не улыбнулась. Но глаза её потеплели.
– Значит, ты всё-таки веришь, что я приду… – прошептала она.
Пальцы её прошли по чернилам. Они были сухими, но свежими. Почерк – властный, стремительный, узнаваемый. Это не иллюзия. Не игра памяти. Это вызов. И приглашение.
Она закрыла дневник и вложила его в сумку. Проверила ремни. В последний раз окинула взглядом комнату. Здесь было всё, что составляло её жизнь: книги, архивы, старинная карта Воронежа, репродукции морских сражений, дипломы, фотография матери…
Анна Михайловна.
Образ её пронёсся сквозь разум, как птица над водой. Где ты теперь, мама? Что случилось с тобой на том вылете?..
Штурвал засиял. Не внезапно – нет. Он медленно начал испускать мягкий свет, как очнувшийся вулкан времени.
Воздух в комнате изменился. Стал плотным, почти вязким, как перед грозой. Пространство дрогнуло. Всё стало зыбким, будто под слоем воды.
Она сделала шаг.
– Время, откройся.
Синий свет поглотил её. Комната исчезла. Остался только вихрь. И ощущение полёта – не вверх и не вниз, а сквозь.
История раскрывалась перед ней не как книга, а как поле боя. Пелена веков спадала, обнажая пульс эпохи. Где-то далеко гремели барабаны, лязгали пики, раздавался топот конницы. А впереди, в дымке приближающегося дня, её ждал человек с тяжёлым взглядом, изломанной судьбой и мечтой, которую она одна могла спасти.
Полтава ждала.
Глава 6: Пыль Дорог и Зов Петра
Парадоксальная волна – тёплый холод – обволокла Валерию, вышибая воздух из лёгких. Пространство сжалось, разорвалось, а потом земля под ногами ударила – плотная, тяжёлая, настоящая. Тишина. Лишь шелест осеннего ветра в ушах, пахнущего дымом, прелью и далёкой водой.
Она открыла глаза. XXI век исчез. Перед ней, под низким небом, дышал Воронеж столетия прошлого. Деревянные избы с почерневшими стенами. Телеги, вязнущие в грязи. Люди в кафтанах и сарафанах, с лицами, в которых светился вековой опыт. Воздух гудел от жизни: скрип телег, собачий лай, далёкий топор. Здесь пахло стружкой, дегтем, хлебом и потом.
