Блаженны чистые сердцем - страница 6

В «ночлежке» долгое время жил Николай Владиславович Ивинский, бывший гувернёр Левы. Я его знал уже глубоким стариком, похожим на сказочного гнома, карликового роста, с длинной седой бородой и острым носом. Он был образованным человеком с широкими интересами и умнейшей головой, кишащей идеями. И был он один как перст и «гол как сокол».

Николай Владиславович охотно и даже страстно делился своими знаниями и мыслями с Левой и тётками, тогда ещё детьми. Его влияние оставило на Леве очень глубокий след и помогло формированию революционных взглядов.

На втором этаже конторы была спальня Евгения Евгеньевича и Варвары Карловны, занимаемая ими в случаях их приезда в Москву. Впрочем, в конце девятнадцатого и начале двадцатого веков все Арманды, в основном, продолжали жить в Пушкине.

С некоторого времени на фабриках стало неспокойно. Несмотря на лучшее положение, чем у соседей, рабочие выражали недовольство. Неуловимые агитаторы разбрасывали на заводе «подметные письма», восстанавливая рабочих против хозяев.

В 1896 году отцу было шестнадцать лет, он был юношей, полным надежд. Сёстры подслушивали и немало потешались, что он, сидя в уборной, выкрикивал: «Жить и действовать»! Вскоре выяснилось, что и какие действия он подразумевал. В один прекрасный день в господский дом нагрянула полиция во главе с самим приставом. Последний был смущён и долго извинялся в том, что должен произвести обыск у «благодетелей», но приказ есть приказ: «Сами понимаете, на фабрике кто-то возмущает народ».

– Но ведь не мы же против себя возмущаем! А впрочем, пожалуйста, ищите.

Полицейские принялись за обыск, все полы во всех четырёх домах простукали. В одном месте им померещилось, что гулко звучит. Подняли половицу – подвал, в подвале подпольная типография, в типографии марксистская литература и те самые «подмётные письма».

По почеркам разобрались отлично, кто их писал. Увели Леву и двух его кузенов, да ещё гувернёра – Камера – впоследствии кремлёвского врача, одного из лечивших Ленина. Выяснилось, что под руководством Камера братья давно уже вели социал-демократическую работу на фабриках родителей. В частности, Лева, будучи ещё гимназистом, руководил марксистским кружком, который собирался за фабрикой в ближнем овраге. Там вместе сочиняли прокламации.

Камера и обоих юношей, им было 18 и 20 лет, посадили в тюрьму. Лева просидел три недели. Дедушку вызвали для объяснения в жандармское управление:

– Ваш сын несовершеннолетний, советуем вам его как следует выпороть и отправить доучиваться за границу. Он дерзок на язык и, если останется здесь, то достукается до каторги.

Дедушка не взялся Леву пороть, но совет насчёт заграницы счёл дельным.

Так Лева вскоре оказался в Берлине студентом химического факультета, который ему приказано было окончить и, по примеру деда, стать инженером на фабрике у дядьёв.

Дедушка опасался, что дочери тоже могут заразиться революционным духом, и предложил братьям поделить именья. Решили бросить жребий. Написали названия имений на бумажках, сложили в шапку и предложили самой младшей в семье – Жене – тянуть жребий. Женя, сообразив, что ей предлагается совершить что-то ужасное, от чего зависит дальнейшая судьба её и её сестёр, громко зарыдала и уткнулась в бабушкины колени. Бабушка сказала:

– Не плачь, дружок, в таком случае уж мы как-нибудь без тебя обойдёмся.

Крамола крепко поселилась в пушкинском доме. Кроме двух сыновей Евгения Евгеньевича, в охранку скоро угодил зять Николай Романович Бриллинг. Но самой высшей степени крамола достигла несколько позже, когда в семью вошла знаменитая Инесса Фёдоровна.