Детство длиною в жизнь… - страница 8

Баба Маша переступала порог нашей квартиры, произносила: «Доброго здоровьичка Вам» и садилась на стул. Мама подходила к старухе и почтительно говорила: «Мария Егоровна, милости прошу к столу». На что баба Маша отвечала: «Спасибочки, я уж здеся посижу». Мама подходила к бабке с другого боку: «Зачем Вы отказываетесь, Мария Егоровна? У нас сегодня рыба жареная. Дуняша пюре картофельное сделала. С маслом. Вкусное. Я к чаю крендельки купила». Баба Маша сопела, но не соглашалась: «Благодарствуйте, хозяйка. Не голодная я. Посижу. Чиво ж ни посидеть, да и к сибе отправлюся». «Мария Егоровна, – говорила мама, – мы Вас уважаем и без ужина не отпустим. Вы уж не откажите в любезности. Покушайте с нами». На пороге появлялась Дульсинея: «Идёте, али как? Простынет всё. Греть не буду!» Следом за Дусей выходил папа и обнимал бабу Машу за плечи. «Пойдём, мать, а то они нас без ужина оставят. Они таки…е!»

Баба Маша быстро шаркала в комнату. Мама смотрела на меня и Раечку строгим взглядом, не позволяющим нам улыбаться. И я научилась смеяться с каменным лицом. К слову, будь сказано, эта наука в жизни мне весьма пригодилась.

Бабушка ела с аппетитом. Мы понимали, что ужины наши для старухи были диковиной. Она знала в жизни только работу, за которую ей платили гроши. И таких харчей у Марии Егоровны никогда не было. Я думаю, она и предположить не могла, что кто‐то может так жить.

Раечка с Колей практически переселились к нам. Но надо отдать должное Николаю, он нахлебником не был. То живую рыбу притащит к ужасу Дульсинеи, то соты с мёдом. А раз принёс живых угрей, сказал Дуне, что это змеи и они будут жить в нашей с ней комнате. Дуся забралась на стол и ни в какую не хотела слезать.

Баба Маша проявила недюжинную смекалку:

«Девка, ты чиво орёшь? Сей секунд спускайси. Страм какой! Мужики в дому, а она спиктаклю играить! Счаст я тибе их в штаны пущу. Слазь, девка!»

Наш ансамбль песни и пляски жил интенсивной жизнью. Скучно не было никому.

У Раечки родился сын Егор Николаевич. Бабушка Маша любила Егорку безграничной старческой любовью. Её муж и два сына погибли в войну. И не было для бабушки никого дороже и роднее этого мальчика. Величала она его Егором Миколаичем и от души баловала. В бабушкином присутствии о Егорке можно было говорить только с восхищением. Баба Маша слушала и её выцветшие глаза наполнялись детской радостью.

Я льстила бабушке без стыда и совести.

– Бабушка, – говорила я, – а Егорка, между прочим, на Вас похож. И Раечка говорит, что похож.

– И‐их девка, чиво сказываишь? Ить он мине ни родный.

– Как, бабушка, не родной? У Раечкиной мамы дедушка был из деревни Отянино. А папа говорил, что у Вас тоже там есть родственники. Может у Вас там общие родственники…

Мама качала головой, но меня не останавливала.

– Как Отянино?! – волновалась баба Маша. – Ить дед мой оттедова. Райка, слышь, матерь твоя из какех происходить?

– Не знаю, бабушка, – отвечала Рая. – Знаю только, что маманин дед прозывался Панкрат.

– И‐их девка! Чиво молчала‐то!? Ить мы родня! Егор Миколаич мине внук, ежели от мамашиного роду исходить.

– Святая ложь, – тихо сказала мама.

С моей лёгкой руки у бабы Маши и Раечки нашлось немало дальних родственников. Не знаю, верила бабушка в мои россказни или ей хотелось верить, но Егорку она считала своим внуком, и Раечка с Николаем её не разуверяли.

Тем временем Дуся наша превратилась в красивую девушку. Мои родители дали ей прекрасное образование. Сбылась мечта деревенской девочки. Она стала певицей!