Именно потому Юрген сжимает мне руку: пытается предупредить поток моего праведного негодования в адрес парня. Достаточно хорошо знает меня, чтобы понять мои чувства…
Я шепчу негодуя:
– Невежливо с его стороны заставлять себя ждать! К тому же так долго.
– Не порти Хелене праздник, – следует ожидаемый отклик. – Пусть она сама разбирается с сыном.
Юрген прав, не мне устраивать сцену в такой знаменательный день. Оборачиваюсь к приближающейся парочке и изучаю девушку Доминика… Она блондинка, как его мать, и такая же примечательная, о чем прекрасно догадывается сама. Виляет бедрами в коротеньких шортах и отводит от лица волосы ручкой с ярко-фиолетовым маникюром… Узенький топ едва прикрывает пупок и часть пышной груди без бюстгальтера, соски под которым неприлично выпирают наружу.
Пауль, наблюдая за ней, кажется, как и я, несколько обалдевшим. Юрген едва сдерживает улыбку…
Боже, я самым нелепейшим образом отстала от жизни, потому что совершенно не понимаю, как в таком виде в принципе можно ходить, не то чтобы являться для знакомства с родителями бойфренда. Она ведь и сесть в этих шортах не сможет…
А эти соски…
Я переглядываюсь с супругом.
– Красотка, – комментирует он, за что получает щипок, развеселивший его еще больше.
Доминик, между тем, представляет «красотку» Алиной и просит простить их обоих за опоздание: они якобы не нарочно. Просто нелепые обстоятельства!
Интересно, какие?
Они, к сожалению, этого не уточняют, а Хелена, расцветая улыбкой, уже зовет их присесть.
– Рада, что вы наконец-то пришли, – произносит она. – Я опасалась, как бы суфле на праздничном торте не потекло... Оно всегда такое капризное! – виновато пожимает плечами. Как будто это она виновна в капризах суфле! – А потому давайте сразу и приступим.
С такими словами Хелена зажигает свечку на торте и произносит поздравительную речь в адрес именинника. Мы все присоединяемся к ней. Доминик, к слову, частично реабилитирует себя тем, с каким вниманием внимает каждому слову и благодарит за устроенный для него праздник…
Потом загадывает желание, отчего-то одарив меня беглым взглядом, и задувает свечу. Кусок шоколадного торта, к счастью, с непотёкшим суфле я принимаю из его же рук…
Парень лучится улыбкой и как бы между прочим интересуется:
– Может, ты маффины предпочитаешь? Мне кажется, у тебя к ним особенное… пристрастие.
К чему этот вопрос?
Уж не намекает ли он на те маффины, что я каждое утро нахожу на пороге нашего дома со времен нашего с ним примирения? Знаю, что их приносит именно Доминик, больше некому, но с ним самим мы эту тему ни разу не поднимали. И вот, пожалуйста…
– Нынче от маффинов у меня несварение, – отвечаю насмешливо и гляжу парню в глаза.
– С каких это пор?! – всплескивает руками Хелена, испугавшись, должно быть, что теряет своего самого верного дегустатора.
– Где-то со вторника, если мне память не изменяет, – как можно серьезнее произношу я. – Некоторые… «маффины», – тут я делаю особое ударение, – хоть и красивы снаружи, внутри несъедобные.
Слышу, как Пауль прыскает со смеху, прикрыв рот ладонью, и Ева вторит ему, хотя, не уверена, что она понимает причину веселья. А Юрген снова сжимает мне руку…
Сам Доминик так и застыл с тарелкой в руках, сверля меня взглядом, и только Алина, будто ничего не заметив (что, наверное, так и было), подносит к розовым губкам полную ложку суфле и улыбается.
– Хочешь сказать, у тебя несварение от моих маффинов?! – стискивает руки Хелена. – Я, что же, разучилась их печь? Боже мой, ты должна была сразу сказать. Джесс, почему ты молчала?
