— А можешь ты… Снять моё проклятье? — с надеждой спросила Василиса.
Яга вздохнула. Тягостно, с досадой:
— Не могу. Не в моих силах это. А вот с доро́гой к Кощею помочь могу. Только вот не бесплатно. Ты прости уж, чары без платы сами цену назначают, да больно высока может оказаться, цена-то.
Василиса с сожалением оглядела поизносившийся сарафан и развела руками:
— Нечем платить мне, хозяйка. Всё, что было ценного — бусы царские. И те я самозванке отдала за шкурку лягушачью. А больше нету у меня ничего. Ни злата, ни драгоценностей.
— Да на что мне злато твоё с драгоценностями? — отмахнулась Яга. — Того добра у меня и само́й сколько хочешь! Другое от тебя хочу. Услугу окажи мне, царевна. Да только подумай сперва, хватит ли духу у тебя, потому как услуга непростая — много сил на неё потребуется.
Василиса сжала кулаки и глянула в уже потихоньку затягивающиеся пеленой тёмные колдовские глаза.
— Вели, что делать надо. Ко́ли смогу — сделаю! И не за помощь, а за то, что уже ты сделала. За веру твою да за доброе слово.
— Ох, горяча ты, Царевна-Лягушка, как петушок, что про печь да суп не слыхал, кабы не пожалела. Но уговор и есть — уговор. Ты мне услугу — я тебе путь в Кощеево царство. А что делать надо, слушай.
Склонилась и зашептала:
— Поди сегодня до полуночи в опочивальню мою. Там лавку увидишь. На неё ложись, глаза́ закрой и лежи так до утра. Как голос услышишь — не пугайся. То Смерть придёт, меня искать будет. Но ты молчи, не шелохнись, глаз не раскрывай. Только слово скажешь аль посмотришь — заберёт тебя! А ко́ли молчать до рассвета сможешь, то и уйдёт она. А с рассветом и я вернусь, тогда и рассчитаемся.
Примолкла Василиса, остолбенела. Передёрнула плечами, чувствуя, как захолодило мокрым между лопатками. Но, сглотнув, всё же спросила:
— А тебе-то толк какой, а, Яга?
— А ты сама-то подумай, — грустно усмехнулась старуха. — Я-то — нечисть, а сегодня самая нечистивая ночь. Веселятся, пьют, гуляют. А я же ночей и не вижу совсем. Хочется мне, Василиса, на ступе полетать, ветры погонять, с заморским Паном помиловаться, ежели сдюжит. А не сдюжит, я себе из богатырей возьму да до утра кататься буду. Столько лет уж без меня кудесничают, пора бы и мне показаться. Да только вот, ежели пуста лавка окажется, когда Смерть придёт, мор начнётся. И скотина поляжет, и народ честно́й и не очень. Вот и не получается у меня отлучиться.
Раздался звон, и девушка вскрикнула. Чашка, что до того застыла в одеревеневших пальцах, выскользнула, забытая, и рассыпалась по полу острыми черепками, а остатки сбитня в неверном свете свечи казались на деревянном полу разли́той кровью. Василиса бросилась собирать и пока собирала — думала, а как вылезла из-под стола, сказала:
— Согласна я, Яга. Страшно мне, сил нету! Да всё равно согласна. Я-то и к Кощею иду, не знаючи, вернусь ли? А и так жить привыкла, что сегодня живая, а завтра снова меня в лес погонят собаками, напорюсь на берлогу аль яму волчью и сгину. Так что пойду к тебе сегодня и лежать буду. А ты уж лети. Ты-то, я вижу, не без дела тут в чаще сиживаешь, дело своё важное делаешь. Вот и я помогу, — и, чуть помолчав, смущённо попросила: — Ты мне только дай платочек с узорами вышитыми, буду его руками под одеялом перебирать, когда совсем боязно станет. Мне в детстве такой купчиха проезжая подарила. Поку́да мальчишки не изорвали, теребила его, как совсем худо было, и помогало.
