– Я боюсь, – сказал он. – Что стану кем-то, кого даже сам не узнаю.
– А кем ты был?
– Тем, кто прятался.
– Тогда, может, сейчас – впервые ты вылез наружу.
Настасья вошла тихо, в темноте. С платком на голове. Усталая. В руках – берестяной мешочек с мазью. Не удивилась им.
– Я ему мазь принёс, – сказал Леонтий.
– А я – молчание. – ответила она и села рядом.
Никто не прогнал никого.
И в этой тишине, полной шорохов, света от углей и комаров – родилось что-то тёплое.
Что-то, что не говорилось словами. Только взглядами. Пауза – как мост. Звуки – как музыка между строк.
KPI хрюкнула и повернулась. Положила пятачок на руку Игоря.
Он вздохнул.
– Ладно. Попробуем. Без гарантий. Но с капустой.
Утро в XIII веке начиналось без будильника, но с петухом, который, судя по силе крика, явно был перевоплощением HR-менеджера в гневе.
Жбан сидел у крыльца, в руках – берестяной планшет, на котором он выцарапывал палкой слова: "ЗЕРНО – УРОЖАЙ – УЧЁТ". Рядом KPI безмятежно рыла землю. Под ногами валялись капустные листья, уши чесались от мошек, а в голове – система управления урожайностью.
– Ты опять пишешь свои… заклятия? – Настасья поставила перед ним деревянную чашу. В ней – густая похлёбка, пахнущая чесноком и чем-то угрожающе здоровым.
– Это не заклятия, – вздохнул Жбан. – Это скелет планирования. Вот, смотри: если у вас урожай – три мешка на хату, а семей – двадцать две…
– А я думала, ты просто делаешь вид, что занят. Как Леонтий, когда “молится”.
– Обижаешь. Я – офисный человек. Я даже во сне оформляю протокол встречи.
Настасья села рядом.
– И зачем тебе всё это?
– Потому что, если я не начну… я снова стану тем, кто ничего не делает. А оттуда – один шаг до полной деградации.
– Ты уже был другим?
– Был. Усталым. Сложным. И наполовину выгоревшим.
– А теперь?
– Пока что – обугленным, но с искрой.
Она молчала. Лёгкий ветер трепал край её платка. Лицо было спокойное, но глаза… в них появилась затаённая внимательность. Не любовь, не влечение, а интерес, осторожный, как ладонь над углями.
Игорь продолжал:
– Я думал сделать так: создать таблицу – сколько кто отдаёт зерна, сколько получает обратно, и…
– Чтобы они начали считать?
– Да.
– Тогда ты станешь первым, кого посадят за математику. У нас тут счёт – до пяти, потом идёт «много», потом «нету».
– Ну, значит, пора учить. С «двух плюс два».
Настасья встала.
– Если научишь Пафнутия считать – поверю, что ты волшебник.
– Кто такой Пафнутий?
– Местный писарь. Липкий, как мёд на сапоге. Всё записывает. Но читать не умеет.
– Убедил.
Тем временем, на опушке деревни, другой разговор – куда менее ироничный.
В тени дуба стояли трое. Один из них – высокий, в кольчуге, с лицом, будто вырезанным из дерева, с острыми глазами и тёмным шрамом поперёк подбородка.
Караш-Буга, воевода Орды.
– Значит, ты видел его?
– Да, воевода, – заискивал гонец. – Он говорит странно. О капусте, о дани, о небе… И у него есть коробка, что светится!
– Коробка?
– Свет. Как от огня. Но изнутри.
– Он шаман?
– Или шпион.
Караш прищурился.
– Если шаман – к хану. Если шпион – к костру.
– Он… с бабой. Настасьей. Та, что лечит.
Караш хмыкнул.
– Тогда костёр ждать не будет. Пришли двух. Без шума. Посмотрим, что за зверёк прибился к нашему стойлу.
В деревне Жбан уже собрал вокруг себя троих:
Мальчишку по имени Гаврило – тот отвечал за доставку листьев.
Деда Фому, который кивал на всё, не понимая ничего.
КPI, которая вдохновляюще хрюкала, если идея казалась особенно абсурдной.
