– Они… что, будут искать меня?
– Скорее, наблюдать. Караш-Буга – не тот, кто забывает лица.
– Кто он?
– Воевода. Если у хана есть когти – это он. И он тебя учует, как ты учуял цифру в капусте.
Игорь опустился на скамью. Обнял KPI. Молчал.
– Добро пожаловать, реформатор, – сказала Настасья. – В политический ад. Здесь нет фидбэка. Только кнут и утро.
Он выдохнул.
– В следующий раз… я просто вызову такси.
– Поздно. Ты уже – один из нас.
Сверху – в тени дуба – неподвижно стоял силуэт. Он видел всё. Он улыбался. В его руках был шнурок. На шнурке – вырезанная из дерева свинья. Караш-Буга знал: если у врага есть талисман – у него есть слабость.
Деревенское утро не знало суеты. Оно текло, как подтаявшее сало – вяло, с хрустом, и с привкусом прошлого. Где-то вдали уже орал петух. Или это был Пафнутий – оба звука были одинаково назойливы.
Жбан стоял посреди амбара, обложенного мешками с зерном, глиняными мисками и человеческой апатией. В одной руке у него – обломок угля. В другой – берестяной “флипчарт”. В глазах – искра, знакомая любому офисному маньяку продуктивности.
Перед ним – пять мужиков и одна баба, все – крестьяне, все – с выражением «это он нас за людей считает?».
– Итак, – начал Игорь. – Зачем мы здесь собрались?
– Потому что Настасья сказала, что ты не уймёшься, пока не расскажешь нам… про хрень свою, – честно признался один из мужиков, не моргая.
– KPI, – поправил Жбан. – Это не хрень. Это – система. Ключевые показатели. Мы внедрим учёт. Сначала – зерно. Потом – работа. Потом – счастье.
– Ты… на голову? – поинтересовалась баба с косой. – У нас счастье – когда дождь и свинья не сдохла.
– Вот именно. Значит, первая метрика: живая свинья. Ставим её как индикатор стабильности.
– Ты это серьёзно?
– Мы – на планёрке. Здесь всё серьёзно.
Наступила тишина.
– Хорошо, – вздохнул староста. – Говори. Но если через неделю у меня пропадут мешки – ты первый пойдёшь под суд.
– Договорились. А теперь – у кого есть табличка?
– Что?
– Что-то, на чём можно писать. Буквы. Цифры. Статистику.
– У нас… палка.
– Подойдёт.
Жбан нарисовал на бересте:
Хата
Человек
Зерно (мешков)
Свиньи
Бабы
Замечания
Кузьма
5
3
2
1
пьёт
Тимофей
3
2
1
0
ленив
Варвара
2
4
0
1
злая
Он повернулся к группе:
– Видите? Теперь мы знаем, кто пьёт, кто пашет, у кого свиньи – живые. Это уже основа.
– А у тебя кто в “бабах”? – уточнила Варвара, прищурившись.
– Увы, у меня пока – только KPI.
– Хрю, – подтвердила свинья и ткнулась ему в колено.
Староста почесал затылок:
– Слушай, а если у Кузьмы три мешка, а у Тимофея – два, можно Тимофея обозвать голодранцем?
– Нежелательно. Лучше – “точка роста”.
– А если я запишу, что у меня шесть мешков, но спрячу три?
– Тогда ты внедрил теневую отчётность. И мы тебя штрафуем.
– Што?
– Меньше каши. И никаких мисок.
Староста задумался. Остальные начали перешёптываться.
– Это… как будто мы князья?
– Нет. Это как будто вы – взрослые.
– Ох…
И вот, в разгар самого жаркого спора о праве Кузьмы на “преждевременный урожай”, в дверь амбара ввалился он.
Пафнутий Кривой.
Росту невысок, плечи узкие, лицо вечно вздёрнутое, как у человека, который знает, кто доносил в прошлом сезоне. Усы – сальные. Глаза – злы. В руке – мешок, в котором, возможно, были чужие письма. Или яд.
– Что тут у нас? – протянул он. – Внедрение? Без санкции писаря?
– Санкции тут теперь не в ходу, – буркнул Игорь. – Только добровольное участие. Agile, понимаешь?
