Фаба
вошла в дом и принялась с порога обсуждать ситуацию с налогами, а я
воспользовалась тем, что «налоговые органы» в лице развалившегося в санях
глашатая и возницы обдумывали, куда ехать дальше, подошла к саням и прошептала:
— Мне
можно попасть на работу к лорду? У него мой сын. Я могу работать, я могу
кормить грудью троих детей. Я могу мыть, стирать, варить еду, носить воду.
Только помогите мне попасть туда.
Мужчины
уставились на меня, как на чудо чудное. Они молчали, глядя то на меня, то друг
на друга.
—
Отойди, - только и крикнул мне возница, и они тронулись. А я молила Бога, чтобы
колея от их саней оставалась как можно дольше. Обитые железом полозья оставляли
не такой след, который я привыкла видеть в деревне. Он был глубже, ровнее. По
нему я точно могла дойти до места. Только вот не знала, сколько времени это
займет, а волки в лесу вряд ли поймут мои объяснения.
Благо,
никто ничего не услышал, и жизнь вернулась к привычной. Иногда за столом все
вспоминали про налог, а Бартал даже заикнулся про упомянутые «налоговиком»
большие деньги. Но Фаба молчала. У нее точно где-то была заначка. И возможно,
если мы ходили вместе, я должна была знать, сколько она получила всего.
Таис словно
что-то почувствовала и теперь следовала за мной везде, как тень. Было странно,
что она не выдала меня: не заикнулась о мыле, о наших прогулках и о том, что я
была в своем доме. Я надеялась, что это не тактика, а просыпающаяся в девочке
человечность.
Я,
наконец, смогла рассмотреть себя, обнаружив перед стиркой в корзине с грязными
пеленками малюсенькое, размером с абрикос, зеркало. Оно было в деревянной
оправе с обломанной ручкой. Видимо, дети играли им, и оно попало в корзину
случайно. Забрать себе такую редкость здесь было нельзя. Поэтому я вышла с ним
на улицу в надежде познакомиться с девушкой, тело которой теперь принадлежит
мне. На время мне оно было предоставлено или до его смерти, я не знала. И
обдумывать это не собиралась, потому что после таких мыслей начинало казаться,
что я схожу с ума.
День
был пригожий. С крыши, крытой прелой соломой, капало. Я развесила пеленки,
которые обычно сушились возле печи. Но сегодняшнее солнце и ветерок должны были
справиться с этим гораздо лучше.
Мимо,
просвистев что-то на своем, пролетели две птички. Я спустила с головы шаль и
выдохнула.
— Вот
она, моя весна, - улыбнувшись, прошептала я и поднесла зеркало к лицу.
Да,
отражение в окне было кособоким. Сейчас я видела очень привлекательную
белокурую девушку с темно-серыми глазами, красиво очерченными бровями. Губы ее
улыбались, и меня что-то насторожило. Потом поняла, что глаза не отзываются на
эту улыбку. Они словно живут своей отдельной жизнью, полной горечи и обиды.
— Не
дрейфь, Либи. Мы и не в такое проходили. Найдем мы твоего Альби. А эти твари
ответят за все, - совершенно уверенная, что я это смогу, пообещала девушке в
зеркале.
Несколько
минут я то отводила зеркальце от лица, любуясь лесом вдали, то снова
принималась рассматривать себя. Когда в очередной раз подняла глаза на лес,
поняла, что за ним не облака. Огромной грядой за лесом простирались горы.
— Так
вот о каких горах говорила Таис. Судя по тому, что я вижу их отсюда, идти туда
не больше дня, - пробормотала я себе под нос.
Но идти
туда я так и не решилась. Даже когда я шла гулять одна, мне казалось: сделай
шаг в сторону проторенной дороги, и Таис окажется за моей спиной. Вот тогда-то
она точно не промолчит. Я не умела запрягать лошадь, не умела ею управлять. А
еще меня пугала мысль, что меня в замок просто не пустят и придется жить на
улице. Летом это еще куда ни шло, и даже можно найти или украсть еду. А вот
зимой такой шаг больше похож на самоубийство.
