«Просто общительный», — успокоилась я и направилась расплачиваться за комнату.
Хозяином «Восьми дорог» значился старый сгорбленный низкородный Волк — один из тех одиночек, которые однажды отсоединяются от Стаи, и до конца жизни живут одни. Сидел он у входа в такой крохотной комнатке, что, если вдруг раскинуть руки, можно задеть сразу две стены. Хозяин принял от меня десяток старых медных монет, привычно потянул носом и мерным горловым ворчанием дал понять, что оплата прошла успешно. Я облегченно выдохнула — монетам, выданным мне на сдачу в предыдущей гостинице, на вид было точно больше века. Я ужасно волновалась, что их могут не принять, но обошлось.
Волк потянулся к столу, отточенным движением не глядя рванул на себя ручку ящика. Тот выдвинулся неохотно, со скрипом — острым, пронзительным. Пережидая звук, я сморщила нос. Тем временем хозяин бросил в пасть стола монеты и бережно вытащил наружу темную поплывшую четвертинку свечи — освещение входило в оплату.
— Восьмая комната. Огарок вернешь, — сурово указал, делая пометку на листке. — Когда съезжаешь?
— На рассвете.
Волк с тем же скрипом задвинул ящик и оглядел меня тусклыми, но еще острыми глазами. Я даже не знала его имени, не спрашивала. Он моего тоже не спросил.
— Дорога дальше худая, — пространно сказал он. — И время худое.
Приняв свечу, я упрямо вскинула подбородок, собираясь разворачиваться.
— Ничего… Я много дорог видела. Переживу.
— Много, говоришь? — его узкий рот сложился в недоверчиво-хмурое выражение. — Рыжую не встречала? Из своих. Аристократку. Мелкую, — он смерил меня взглядом, — как ты.
В груди тихо кольнуло.
— Не! Рыжих не встречала, — соврала я так легко, как могла, стараясь придать голосу провинциальный говорок.
Больше хозяин меня ни о чем не спрашивал. Я поспешно вышла из его каморки, прошмыгнув мимо темных плащей гостей, поднялась по лестнице в оплаченную комнату, крепко закрыла дверь и уже там выдохнула.
Комната оказалось ожидаемо маленькой и неуловимо пахла приключениями, казалось, накопив за годы службы запахи всех, кто ночевал в ее стенах. Стены были выкрашены в теплый охристый цвет, потолок пересекали прогнувшиеся балки, на полу лежали грубые доски, по виду, старше дедули Кирела. К стене была приставлена узкая кровать с грубым деревяным изголовьем, в углу стоял немного скривленный стол. Над ним виднелась потертая карта и поблескивал крошечный кружок зеркала. Я зажгла выданную свечу. Стоя над ней, расстегнула черные заколки за ушами, на висках, и, наконец, стянула с головы черный парик. В мутном пятачке зеркала ярко засветились рыжие волосы.
Я прекрасно знала, о ком спрашивал хозяин трактира. Всю последнюю неделю по стране за большое вознаграждение искали молодую рыжую магиню — пропавшую дочь верховного мага. Меня.
«Прости, папа», — прошептала я в зеркало и провела пальцем по карте, запоминая дорогу. Озеро было близко. Потерев на удачу синюю каплю на карте, я задула свечу.
Второе ненарушаемое условие, выдвинутое дедулей, звучало не лучше первого: до озера нужно дойти самостоятельно, не пользуясь ни своей, ни чужой Силой. Третье условие было еще хуже. Говорить про озеро нельзя было никому. Папе тоже…
В кровать я забралась, не раздеваясь — в комнате стояла отчетливая прохлада, в какой коченеешь за пару часов коченеешь. В такой сезон еще не топят, экономят, ждут нормальных холодов. У нас дома тоже так делают, но дома — уютно, там вкусно пахнет пирогами и семьей, там есть специальная теплая пижама, не нужно освобождать комнату на рассвете — потому что она только твоя.
